Книга Сентиментальные агенты в Империи Волиен - Дорис Лессинг

Грайс проводит время за чтением. Полученное им ранее образование было в основном направлено на подготовку его к руководству, конкретно ему внушили убеждение в превосходстве, которым должен обладать любой представитель правящих кругов Империи. Грайс и не предполагал, что было собрано столько разнообразных сведений о его собственном виде. Вы спросите, как так получилось, что волиенцы, обладая такой ценной информацией, не поспешили воспользоваться ею в практических целях, не обучили свою молодежь — такие вопросы возникают у Грайса. Вероятно, когда историки начнут работать над изучением этой конкретной эпохи — кануном захвата «Империи» Волиен Сириусом, — сей факт покажется им самым примечательным: почему волиенцы, обладая столь обширным материалом о механизме управления собой как личностями, группами, конгломератами, так и не воспользовались им? Полагаю, все дело в их природной склонности к летаргии. Имея такой сложный, многокомпонентный ум…

Грайс совершенно подавлен и разбит. С тех пор как он решил всей душой верноподданнически предаться простодушию и однонаправленности ума мотцанцев, на него с каждым днем обрушивается лавина фактов, мешающих ему принять эту их однонаправленность. В голове у него рождаются все новые идеи, соображения, осмысления возможностей; он охвачен лихорадкой, для остужения которой с любовью думает о своих новых товарищах, таких строгих, суровых, таких преданных. И Грайса необычайно успокаивает и восхищает наличие у них одной извилины.

Итак, передаю слово нашему агенту.

Рапорт агента AM 5 (в сокращении)

Ох эти бедные Воплощения! Они не могут решиться на противостояние Грайсу! Иногда у них возникает мысль, что его надо бы забросить назад, на Волиен, дабы избавиться от него. Воплощения жаждут устранить его, но Грайс, кажется, высказывая свое восхищение ими, нечаянно сформулировал какую-то фразу, которая для них священна и делает его неприкасаемым, — теперь у него статус гостя. Но это еще не окончательно, потому что в итоге Грайс все же может оказаться для них полезным в качестве заложника. Я поощряю эти их редкие минуты работы мысли, сомнений, пытаясь по мере своих слабых сил (каждому из нас порой присуще тщеславие) подтолкнуть процесс эволюционирования этих однобоко мыслящих героев.

Но Грайс их порицает.

— Вы нелогичны, — говорит он строго, он теперь приобрел их манеру выражаться, по крайней мере, я слышу это частенько. — Я или гость, или заложник. Я не могу быть и тем и другим.

— Вы правы, — соглашаются Воплощения, но продолжают воспринимать его двояко.

В качестве гостя Грайс захотел осмотреть планету Мотц, и мне поручили возить его.

Мы отправились воздушным путем, ездили туда-сюда, облетели вокруг этой планетки, и губернатор Грайс — потому что для меня он губернатор, чиновник, а не Грайс Воришка, — впал в экстаз, протрезвел, не веря своим глазам и восхищаясь всем, что мы видели.

Пролетая над крутыми скалистыми горами, глядя вниз, мы видели, что на каждом маленьком уступе, в каждой крошечной долине разбито и засеяно поле. Сама гора черная и голая, но на ней имеются сотни карманов с землей, каждый грамм которой эти изгнанники с изобильной планеты принесли в корзинах и сделали плодородной. На земле нас встречали группы сильных, мускулистых, но вместе с тем скромных людей, которые с гордостью вели гостей, чтобы показать поля, сады, огороды, топая вверх и вниз по невозможно крутым откосам и гребням; и когда они гордо стояли рядом с крошечным клочком блестящей зелени, они при этом улыбались с такой страстью и покровительственной гордостью, что нам и без объяснений становилось понятно: «Раньше тут ничего не было».

И так было повсюду. Вы летите над равниной, по которой разбросаны клочки цветущих полей зерновых, и вам говорят: «Тут раньше было болото; мы его осушили».

Под вами пустыня, окаймленная поясом темной зелени. «Сейчас это пустыня, но скоро тут будет лес».

Я не помню более пустынной планеты, чем эта, вернее, какой она была от природы; я никогда и нигде не видел таких успехов в освоении.

И все это они сделали своими силами, благодаря преданности, упорству, самоограничению, самодисциплине. Они абсолютно убеждены (и не без оснований) в том, что могут сделать все, что задумают. Они не боятся лишений, потому что могут прожить на горсточку зерна в день, и презирают тех, кому этого недостаточно. Они одеты так просто, что кажется, будто все население планеты носит форму. Какие они молодцы! И какие жалкие, потому что презирают абсолютно всех остальных.

— Вот это да! — кричал Грайс, когда мы спускались в очередной поселок, окруженный пустыней или щебнем. — Ты только представь, что бы мы могли сделать на Волиенадне, если бы постарались.

— Ерунда, — каждый раз говорил я, — ничего подобного вы бы не сделали. Ты же не потащишь людей на аркане. Все должно быть добровольно. — Напоминаю, что, поскольку Грайс считает, будто я тут Воплощение, я должен высказываться в этом духе. Но, в конце концов, я ведь сказал правду.

— Как вспомню бедную Волиенадну… О бедная, несчастная страна! Мы должны были сделать что-то в этом роде.

— Ну и какова эта ваша планета?

— Сплошная тундра, повсюду щебень и вечная мерзлота.

— Вероятно, вы никогда не слышали о растении под названием рокнош? Насколько мне известно, оно пышно разрастается именно в таких условиях.

Грайс пришел в бурное волнение, явно заинтересовался.

— Ой, кажется, слышал. Какой-то тип о нем говорил, но он был просто… — Грайс хотел сказать «просто шпион с Сириуса», но вовремя осекся. Его лицо в такие минуты становится невыразительным, каким-то стертым, а потом его искажает спазм, как будто организм стремится достичь равновесия, собраться.

— Шпион с Сириуса, — все-таки тихонечко пробормотал он, насколько я расслышал, — но я был таким молодым, откуда мне было знать…

Я иногда пытаюсь говорить с ним о Сирианской империи, какая она на самом деле. С Грайсом бесполезно толковать о дальней перспективе, о долгих тысячелетиях таких империй, ибо в представлении этого человека слово «империя» означает несколько В-лет господства Волиена. Но я пытаюсь рассказывать о каких-то переменах в истории Волиена, о его нынешнем распаде. Я напоминаю Грайсу о предстоящем завоевании Волиена. Он хмурится, вздыхает, гримасничает…

Представьте, он нашел, как разрешить свои эмоциональные проблемы. Странно! Но — вы согласитесь, я уверен, Клорати, — с психологической точки зрения весьма изобретательно…

Грайс решил подать в суд на Волиен за невыполнение обязательств по обещаниям и гарантиям, предоставляемым каждому гражданину Волиена согласно его Конституции.

И вот перед Грайсом встали новые проблемы: он только приблизительно помнит соответствующую статью; на Мотце не нашлось экземпляра Конституции Волиена; ему надо вернуться обратно, чтобы раздуть это дело; он не может вспомнить никакого прецедента.

Кролгул услышал о плане Грайса от озадаченного мотцанца и тут же его посетил. Он вошел в библиотеку, трижды резко стукнув в дверь, молча постоял в проеме двери, с суровым лицом, пока не убедился, что Грайс его видит, потом без улыбки прошагал по всей комнате. Серая униформа (вариант униформы Мотца), хмурая важность лица, солдатская походка… Грайс невольно поднялся на ноги, словно обвиняемый, но не успел заговорить, как Кролгул выбросил вперед руку и пролаял: