Книга Где-то во времени - Ричард Матесон

«Я с нетерпением жду, – мысленно начал я и тут же подстегнул себя: – Ну давай, не мямли».

– Я с нетерпением жду спектакля, – сказал я вслух. – Элиза…

Она остановила меня ледяным взором. «Промах!» – вновь подумал я. Это же 1896 год, бастион формализма. Надо было назвать ее мисс Маккенна. «Боже правый, – подумал я, ожидая мучений. – Каково будет иметь дело одновременно с миссис Маккенна и Робинсоном?» Мысль об этом лишила меня мужества, и у меня возникло дикое желание ворваться в спальню, запереть дверь и умолять Элизу побыть со мной, чтобы поговорить.

Я бросил взгляд на наряд миссис Маккенна. На менее дородной фигуре он мог показаться привлекательным: длинное, до полу, платье из желтой парчи с черной отделкой и пышными рукавами из черного шифона, на плечи наброшена темная шаль. Как и у Элизы, ее волосы были подняты кверху черепаховыми заколками. В отличие от Элизы она вызывала у меня лишь неприязнь.

– Вам так идет это платье, – тем не менее заметил я.

– Благодарю, – откликнулась она.

Она даже на меня не взглянула. Мне бы хотелось, чтобы она села. Или бродила вокруг. Выглядывала в окно. Все, что угодно, только чтобы не стояла наподобие дворцового стража, готового пресечь любое подозрительное движение с моей стороны. У меня снова возникло желание броситься в спальню. На этот раз оно было несколько извращенным – проверить реакцию мамаши. Разозлившись на себя, я отказался от этой мысли. Я перенесся во время, когда людей отличала осмотрительность, и должен вести себя соответствующим образом.

Я почувствовал такое облегчение, когда Элиза вышла из спальни, что громко вздохнул. Миссис Маккенна, поджав губы, неодобрительно взглянула на меня. Я притворился, что этого не замечаю. Когда Элиза шла через комнату, я впился в нее взглядом. Как грациозно она движется! Я почувствовал очередной прилив любви.

– Вы великолепно выглядите, – сказал я.

Еще один промах. Сколько еще я их совершу, пока не образумлюсь? Хотя говорил я искренне, но заметил, что мои слова в присутствии матери смутили ее.

– Благодарю вас, – пролепетала она, избегая моего взгляда, когда я потянулся, чтобы открыть дверь.

Мимо меня прошла миссис Маккенна, а затем Элиза с наброшенной на плечи темной кружевной шалью и маленькой вечерней сумочкой в руках. Меня взволновал аромат ее тонких духов, и я снова громко вздохнул. Она виду не подала, что услышала, хотя, я уверен, услышала. «Веди себя прилично», – напомнил я себе.

Войдя в общую гостиную, я закрыл за собой дверь. Элиза протянула мне ключ, я взял его, запер дверь и отдал ей. Наши глаза встретились, и на миг я почувствовал, что нас снова связывают прежние эмоции. Я не представлял, что она испытывала, но был уверен, что о безучастности не могло быть и речи. Иначе как объяснить то, что она гуляла со мной по берегу, позволила войти в свою комнату, собирается взять с собой на ужин? Не говоря уже об этих пристальных, затягивающих взглядах. Я, впрочем, был уверен, что дело тут не в моей привлекательности.

Этот миг пролетел, она отвернулась и бросила ключ в сумочку. Мать взяла на себя обязанности конвоя, и я даже не пытался пойти рядом с дамами, плетясь за ними через гостиную и выходя в открытый дворик.

Услышав, как я ахнул от восхищения, они оглянулись на меня. Дворик превратился в волшебную страну, сверкаюигую сотнями разноцветных лампочек, с подсвеченными с разных сторон тропическими растениями и находящимся в центре фонтаном, низвергающим потоки искрящейся подсвеченной воды.

– Патио выглядит потрясающе, – сказал я.

И тут же спохватился: открытый дворик! Собственная неспособность запомнить названия вещей привела меня в уныние.

Начиная с этого момента миссис Маккенна словно заточила меня в тюрьму. Физически ее габариты не позволяли мне идти рядом с Элизой – коридор был недостаточно широким. В смысле общения я тоже оказался в изоляции, принужденный слушать ее разглагольствования о постановках, актерах и актрисах, которых я не знал. Я полагал, что она намеревается оградить Элизу от моих «коварных уговоров», обсуждая стороны их жизни, в которые я не был посвящен. Слабым утешением для меня оставалось лишь то, что я знал о жизни Элизы гораздо больше, чем предполагала ее мать. То, что миссис Маккенна уже сейчас пытается вбить клин между Элизой и мной, тревожило меня. Без сомнения, она попытается сделать ужин для непрошеного гостя как можно более невыносимым, а потом, по возможности, отослать Элизу. Если будет присутствовать еще и Робинсон, то я окажусь под двойным прессом.

Покорно следуя за ними по коридору, я слегка удивился, почему мы не повернули к задней террасе в соответствии с путем к холлу, которым вел меня пожилой коридорный. Теперь я думаю – это всего лишь догадка, но как еще объяснить? – что он следовал более длинной дорогой потому, что хотел как можно дольше не возвращаться в холл – и к мистеру Роллинзу.

Теперь, вдобавок к беспокойству, вызванному тем, что меня не допускают к Элизе, возобновилась тревога по поводу приближения к холлу. «"Низвержение в Мальстрем"[40], глава вторая», – подумал я. Я снова направлялся в сторону этого очищающего ядра 1896 года. Я пытался прикрыться мысленным щитом, но понимал, что раз уж вновь попаду под влияние энергии той эпохи, то окажусь фактически беззащитным.

Собравшись с духом и открывая дверь перед Элизой и ее матерью, я увидел, что холл переполнен народом. В тот же миг я услышал звуки струнного оркестра, играющего на балконе, и невнятный гул множества голосов. Я был приятно удивлен тем, что гораздо меньше подвержен влиянию окружающего, чем прежде. Возможно ли объяснить это тем, что я немного вздремнул? Мое приятное удивление пропало, когда я понял, что ситуация с ужином и вправду усложняется из-за присутствия Уильяма Фосетта Робинсона. Пока мы шли через холл, я с опаской присматривался к нему. При входе Элиза задержалась, и теперь я шел рядом с ней. Робинсон был коренастым крепышом, ростом, как мне показалось, около пяти футов десяти дюймов. К своему удивлению, я понял, что по фотографиям не смог уловить его сходства с Сергеем Рахманиновым, если бы тот носил бородку: те же резкие черты худого лица, ни намека на веселье. Он с холодным раздражением остановил на мне взгляд больших темных глаз, выражающих в точности такое отвращение, как у миссис Маккенна. На нем был черный костюм и жилет, черные ботинки, черный галстук-бабочка; из кармана жилета выглядывала цепочка от часов. В отличие от Рахманинова линия волос у него отстояла далеко ото лба, над которым оставался лишь пучок тонких, тщательно прилизанных волос. А вот уши были большие, как у Рахманинова. Сомневаюсь только, что он хоть чуточку смыслил в музыке.

Когда мы подошли к импресарио, я взглянул на Элизу.

– Уильям, это мистер Кольер, – представила она меня очень выдержанным голосом.

Я почти поверил, что она оправилась от первоначального душевного потрясения и теперь мое присутствие ее не трогало.