Книга Россия за облаком - Святослав Логинов

– Мне нельзя нисколько. Я абстинент.

Загадочное слово с ходу отбивало у приятелей охоту предлагать выпивку, никто уже не поминал язвенников и трезвенников, не говорил, что даже муха пьёт. Иностранное слово народную мудрость завсегда переборет.

Дом у Никанора Павловича оказался такой, что Николе и во сне не примерещился бы. И не в том дело, что шикарный, нынче в кино и не такое показывают, а просто не понять, то ли это шикарная квартира, то ли лаборатория. На стенах картины, вдоль стен резные шкафы, набитые книгами, и не той шелупенью, что Николка в скупку приносил, а толстыми, в сафьянных переплётах. А стол модерновый и вместо пресс-папье с бронзовой ручкой и прочего антиквариата на нём люминесцентная лампа и микроскоп с двумя трубами. Сам хозяин на учёного не похож ни капельки, скорей на какого-нибудь начальника. Высокий, толстый, морда жирная. Знакомиться не стал, ни о чём не спросил, сразу провёл в кабинет и потребовал показать икону. Долго рассматривал её – так просто и через лупу. Микроскоп не трогал, наверное, он у него просто для блезиру стоял. Зато включил синюю лампочку, какой в кассах деньги проверяют, и долго рассматривал икону в синем свете. Дурной, что ли? – это же не купюра, на ней светящихся знаков не проставлено.

Никола дивился, но помалкивал. Скажешь что-нибудь не то, а этот эксперт недоделанный обидится и объявит, что икона ненастоящая. И всё, плакали мои денежки, только и останется, как наставлял крёстный, молиться перед этой досточкой на доброе здоровьице.

В прихожей музыкально задонкал звонок. Максим вскочил и, не дожидаясь разрешения, побежал открывать. Через пару минут в кабинет вошёл дядёк лет сорока и вида самого непримечательного. Ни с кем не поздоровавшись, уселся в кресло и тоже принялся ждать.

«Обычай у них, что ли, такой – не здороваться? – с раздражением подумал Никола. – Ведь из-за меня собрались, я тут, можно сказать, главный, а они носы воротят. Вот сейчас заберу икону и уйду – тогда забегают!»

Однако ничего не забрал и с места не стронулся.

– Любопытная вещица, – промолвил наконец эксперт. – Семнадцатый век, первая половина. Строгановская школа к этому времени уже пришла в упадок, но, как видим, что-то ещё оставалось… Икона одночастная, но с пейзажем. Такое только на самом излёте Строгановской школы было.

– В упадок, говоришь? – переспросил дядёк и повернулся к Николе. – А это, значит, молодой человек, который рюкзаками таскает библиографические редкости… А теперь у него иконы объявились времён упадка Строгановской школы. И сколько ты за неё хочешь?

Вопрос был каверзный. Николка даже примерно не представлял, сколько такие вещи могут стоить. Знал, что дорого, но насколько? Запросишь десять тысяч – наверняка в пролёте останешься. Потребуешь миллион – вовсе ничего не получишь. Стрёмно вот так-то, не зная цен, сумму называть.

– Вы покупатель, вам и цену предлагать, – уклончиво ответил он.

– Так я, может быть, пять копеек предложу.

– Если хотят с продавцом впредь дело иметь, то цену сразу предлагают дельную.

– У тебя, получается, не только книги, но и образа мешками водятся?

– Мешками не мешками, а найдём, – твёрдо пообещал Николка.

– Тогда вот тебе дельная цена: сорок тысяч рублей.

Столько Никола получить не надеялся, но, перехватив не взгляд даже, а некий проблеск удивления в лице эксперта, понял, что его дурят, и ответил словно мультяшный мужичок:

– Маловато будет.

– Маловато, говоришь? А у тебя на эту икону легенда есть? Кем написана, когда, где хранилась все эти годы, как попала в твои руки, и вправду ли ты её хозяин? Может, она в розыске, из церкви украдена? Такую икону купить – грех великий. Это же святотатство!

– Ничего она не краденая! В церквах таких маленьких икон и не бывает вовсе. От бабки досталась.

– Ладно, верю. Дам тебе сорок пять тысяч, но с условием: будут ещё доски на продажу – звонишь Максиму, и он тебя со мной сведёт.

– Будут, куда они денутся, – самодовольно улыбнулся Никола. – У нас без обмана.

Вот это – бизнес! Раз – и в кармане шестьдесят тысяч. Сорок пять за икону, да пятнадцать за книги. Это тебе не сеном торговать. И, главное, всё честно, не украл, не обманул; тут купил, там продал. За морем, как известно, телушка – полушка, да рубль перевоз. Но для него, спасибо Гориславу Борисовичу, перевоз бесплатный, и, значит, весь рубль останется в барыше. Прямо жалость берёт, что скоро в армию идти. У отца с этим строго, мало ему, что Никита в Туркестане пропал, он и второго сына угробить хочет.

От эксперта Никола вышел вместе с Максимом. На вопрос, куда ему нужно, уклончиво ответил: «Да так…» – но потом всё-таки поинтересовался, где в Москве находится нумизматический магазин. Максим оживился, спросил:

– У тебя и монеты есть?

– Монет нету, но цены хочу посмотреть, на медали, на всякое другое. Не хочу дураком ходить, а то видал, как покупатель меня обуть хотел? Сорок тысяч дам! А твой Никанор Павлович, даром что эксперт, помалкивает, настоящей цены не говорит.

– Никанор Павлович как раз покупатель и есть. А как искусствоведа зовут, я не знаю. Мне шеф у него свидание назначил, вот и всё.

– Понятно… – потянул Никита, хотя ничего особо понятного тут не видел.

В магазине, куда, отделавшись от чрезмерно услужливого мажора, приехал Николка, он интересовался не медалями, а быстренько присмотрел и купил две пятидесятирублёвые купюры начала царствования Александра Второго. Не так дорого, кстати, заплатил. Вот как надо работать, а то отец сено возит и барыши получает мелким серебром.

Как назло новой поездки в Ефимково пришлось ждать больше трёх месяцев. Сперва шёл сенокос, а потом Шурка с племянником явилась зарёванная с известием, что Серёжа её из дому выгнал и при живой жене собрался жениться на другой. Сестру Колька любил, хотя и полагал дурою, так что хотел даже подрядить парней, чтобы они начистили морду бывшему зятьку. Однако передумал: город маленький, все на виду, милиция быстро поймёт, что след тянется в Ефимки, а ему это не надо, бизнесмен должен иметь незапятнанную репутацию. И без того весна на носу, а с ней и призыв. Парни, правда, говорили, что раз у них в семье Никита на войне погиб, то Кольку в армию брать не должны, тем не менее повестки из военкомата приходили в срок, так что становилось ясно, что отвертеться от солдатчины не удастся. В горячую точку, может, и не пошлют, а весь срок отмаршировать придётся. Обещали, что год служить, да соврали, те одноклассники, которых с осени взяли, всё равно по два года служат. А для бизнеса даже год пропустить – очень много. Откупиться бы от военкома, благо что деньги есть, но как давать и сколько? Тьфу, пропасть! – десять лет его в школе мурыжили, а таким простым вещам не научили! Трудно так сразу из-за маминой спины – да во взрослую жизнь.

* * *

Горе делу не помога, но раз Шурка дома, то Фекте жить посвободнее. И когда Платон собрался на весеннюю ярмарку в Ефимково, то Шурёну оставили на хозяйстве, а Феоктиста поехала с мужем и младшим сыном. Колька, не любивший бывать в Ефимкове, последнее время как переменился и сам напоминал родителям, не пора ли навестить дядю Чюдоя. Время в Ефимкове идёт медленнее, чем дома, но всё же идёт, так что и дядька не молодеет. Не мешало бы и на подольше съездить: недельку погостить, если не две. А то приезжаем на день: тудой-сюдой – вот и весь Чюдой. Фектя сына хвалила, хороший мальчик вырос, о старших думает. А в душе даже в эту минуту плакала о Никитушке – не подумал сынок о матери и сгинул на чужбине. Не иначе достала Никиту пронырливая бусурманская пуля.