Книга Дети богов - Юлия Зонис

Распахнув подъездую дверь, я единым махом взлетел на четырнадцатый этаж. Вытащил из кармана ключи. Вот теперь мой дом, с сегодняшнего дня и впредь — уже единственный. Потому что в доме моего настоящего отца меня, конечно, тоже не ждали.

Замок почему-то поддался с трудом, будто заржавел от долгого ожидания — хотя Нили-то остался в Москве, и Ингвульф, вроде бы, сюда захаживал. Нили, кстати, придется отпустить, подумал я, и пожалел себя мимоходом: как-то я к вечно ворчащему телохранителю за долгие века привык. Ну да ладно, он хотя бы обрадуется — ему-то все наверху поперек горла, вот и отправиться в любимое подземелье. Хоть кому-то будет хорошо. Тут замок наконец-то щелкнул, я с грохотом отворил железную дверь — и меня оглушили музыка и голоса. Ввалившись в гостиную, я застыл столбом и отвесил челюсть.

Вся честная компания была в сборе. Ингвульф со своими ребятами расположились перед телевизором и смотрели футбольный матч. На диване обнаружились: Ингри в шароварах, Юсуфик в моем (!) банном халате, еще какой-то юноша восточной наружности, огромная миска поп-корна и — это уже, правда, на журнальном столике — кофейник с отбитым носиком и остатки пиццы. Музыкальный центр на полу, неизвестно откуда взявшийся, давился бодреньким регги. На звук громыхнувшей двери из кухни выглянул Нили, еще более заросший и мрачный, как туча. Юсуфик поднял на меня глаза цвета спелых каштанов и на чистейшем русском сказал:

— Ребята, песец. К нам приехал ревизор.

И все смешалось в доме Облонских.

Когда пыль слегка улеглась, музыкальный центр и телек заткнули, и плечи мои покрылись синяками от дружеских тумаков, я воздел руки горе и заорал:

— Цыц! Говорите по-очереди.

Обернувшись к Ингвульфу, старшему здесь и самому разумному, я ткнул в него пальцем:

— Ты, отвечай! Что это за бардак?

Ингвульф сначала было нахмурился, потом расплылся в широкой улыбке, потом снова посерьезнел:

— Тут такое творилось, князь! В Москве буча, переворот. Труповодов свергли, посадили кого-то нового. Труповодов тоже посадили, но не туда, куда бы им хотелось. По улицам два месяца танки катались: к Белому дому, от Белого дома, к Кремлю, от Кремля. Чехарда, задницу со смеху порвешь. Касьянов наш уже не полковник, а генерал и важный человек. Просил насчет Нижневартовска и прочего не беспокоиться, за всем, мол, будет присмотрено. Ну я тоже проследил, пока вроде дела идут, как шли. Лучше даже идут.

— Понятно. Теперь ты, — я кивнул Ингри. — Ты что вообще тут делаешь? Почему не в Ираке? Нафиг ты мне свой гарем притащил?

Ингри ухмыльнулся и ущипнул взвизгнувшего Юсуфика за задницу. Нили сплюнул на ковер (тоже, между прочим, непонятно откуда объявившийся).

— Так в Ираке чехарда еще больше. Американцы вышли совсем, у них своих проблем по горло. Суни с шиитами тут же сцепились, им сейчас не до нефти. Режут кого попало. Ну, я руки в ноги и сюда. Это еще не самое прикольное. Иранец объявил, что сделал наконец-то атомную бомбу, да не одну, а много, да не малой и средней дальности, а чего покруче. И горит, значит, желанием возжечь всемирный джихад. Собирается для начала уронить парочку на Израиль, но понятно, что если на Израиль ронять, то надо тогда уж сразу и на Америку, а для верности и на ЕС… Короче, дрожим и ждем финала. Мы уж к тебе собрались всем кагалом, думали, приютишь ты нас, бедных, в царских чертогах, или пошлешь обратно на землю помирать от страшной лучевой болезни…

Тут он, наконец, заметил, что со мной что-то не так, и замолчал. В опустившейся на комнату тишине я протянул:

— Та-ак. Воет, значит, ведьма в Железном Лесу, грядет Рагнарек. Волк Фенрир пожирает солнце, змей Ермунгард сушей закусывает…

Ингри удивленно моргнул:

— Ты чего, Ингве, серьезно перепугался? Мы ж не хотели, извини, Сколько уже было таких кризисов, все живы пока.

— Все? Изложили приятные новости?

Я прошел к креслу, согнал с него расположившегося там юного араба, вытянул ноги, руки на подлокотники возложил: ну прямо государь Дьюрин во время церемониала освящения нового горна — и говорю:

— Теперь послушайте, что я вам скажу.

И рассказал. Рассказал, что никакой я им с сегодняшнего дня не князь, не бог и не герой, поэтому — подчиняться вы мне не обязаны, вольному воля, невольному — тоже воля, идите, короче, ребятки, на все четыре стороны и не поминайте лихом.

Они выслушали. Тихо выслушали. Внимательно. Как будто и не самозванец с ними беседует, а истинный наследник дьюринова престола. Когда я закончил, переглянулись. Долго переглядывались. Так долго, что Юсуфик успел было открыть пасть и вякнуть:

— Так кто же, Ингве, настоящий ваш… — но тут Нили быстро охолодил его крепким подзатыльником.

Наконец ребятам надоело играть в гляделки, и все, как по команде, обернулись ко мне. Заговорил, к моему удивлению, Игнвульф. Я-то ожидал, что первым выскажется языкатый Ингри, но тот скромненько помалкивал во втором ряду. И вправду, что ли, конец дней настает…

— Ингве, — сказал мой капорежиме. — Ты редкостный дурак.

— Спасибо. Это я уже слышал. Причем неоднократно.

— Так послушай еще раз. Неужели ты думаешь, что все мы за тобой пошли из-за какого-то титула? И в Хьяльмара с Орвар-Оддом мы, по-твоему, играли только потому, что ты — наследник князя и князь?

— Да при чем здесь Хьяльмар?

— При том. Мы же побратимы, князь. Не дергайся: что тебе мать сказала, то между тобой и благородной Инфвальт. А венец тебе все же принимать придется.

— С какой еще радости?

— А ты подумай башкой, Ингве: кто, кроме тебя?

Тут я расхохотался. Невеселый это был смех.

— Кто? Думаешь, желающих мало? Да любому из моих братцев только протяни Нидавель-Нирр — с руками оторвут. А если и не они, Хродгар зубами вцепится. Он давно на дедово место метит. И правильно — отец его Глойн Дьюрину был вторым сыном, все права на престол у него…

— Это так, князь. И именно поэтому никакого венца им давать нельзя. Да ты представь, что в Свартальфхейме начнется, если ты от престола отречешься. Ведь будет, брат мой Ингве, война. Посмотри вокруг: тебе этого хочется? Чтобы не только в Митгарте, но и в Нидавеллире бомбы мастерили? Ну, что же ты замолчал? Давай, расскажи нам, как хорошо будет делить дьюриново наследие под бомбежкой.

И что я на это мог сказать? Ничего. Почему, Хель меня забери, я всегда и во всем остаюсь в дураках, и последнее слово — вечно за кем-то другим?

Когда ребята Ингвульфа убрались, по их словам, на стрелку с людьми Касьянова — я уже и не стал спрашивать, что они там напару с органами в охреневшей Москве проворачивают — а Юсуфик с новым другом умотали по магазинам, в квартире остались только я, Нили и Ингри. Нили удалился на кухню, запихивать в посудомойку тарелки (перебив из них половину) и варить свежий кофе. Ингри остался со мной в комнате. Я подошел к окну. Балконную дверь плотно прикрывали жалюзи, но даже из-за них пригревало. Я порылся в кармане, уныло оглядел смятую пачку.