Книга В стране райской птицы. Амок - Янка Мавр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я сделал все, что мог. Но если вы так решили, я вынужден покориться насилию!
Тем временем сверху отдали приказ:
— Выходить по одному, с поднятыми руками!
Начали выходить — одни с радостью, другие со страхом. Мичман — с красным от позора лицом, но с легким сердцем. Гейс вышел, опустив голову и стараясь не смотреть в глаза Салулу.
Когда вся команда «Саардама» собралась на палубе, к ней обратился Салул:
— Мы высадим вас на Кракатау и оставим питания на три дня. За это время вас, наверное, кто-нибудь заметит и подберет. А теперь, — продолжал Салул по-малайски, — я обращаюсь к вам, братья, к вам, сыновья нашей земли, нашего народа! Вы обмануты, запуганы могуществом белых. Вы верой и правдой служите своим хозяевам, охраняете их и награбленное ими добро, с вашей же помощью держат они в повиновении ваших отцов и сестер. Мы знаем, что вы еще несознательны, но и среди вас есть люди, которые понимают, какое черное дело они делают. Так пусть же те, кто понимает это, идут к нам, чтобы служить своему народу!
Не успел он закончить, как Сагур и с ним еще семь человек выступили вперед и с радостным шумом соединились со своими. Те же, что остались, нерешительно топтались на месте, не зная, как поступить.
Через несколько минут вышли еще пять человек, а еще минуту спустя… Гоно!
— Ты?! — разом воскликнули Сагур, Барас и еще некоторые.
Гоно горделиво выпрямился, стукнул себя кулаком в грудь:
— Да, я! Вас это удивляет? Значит, вы не знаете Гоно! Меня недавно упрекнули, что я чужой, не сын своего народа. Так вот смотрите все: Гоно не такой, как вы о нем думаете!
— Знаешь ли ты, что идешь на смерть? — спросил Салул.
— Знаю! Я рискую не больше вас всех. А терять мне, кроме собачьей жизни, нечего.
Эти взволнованные слова произвели впечатление даже на Сагура.
«Кто знает, — подумал он, — может быть, из него и выйдет хороший товарищ? Бывают такие великие минуты, когда человек становится иным. А сейчас и есть такая минута…»
Теперь с голландцами осталось только девять верных им туземцев. Видно было, что чувствовали они себя не очень хорошо: жались в уголок, виновато прятали глаза.
На корабле готовились к высадке белых. «Саардам» подошел к Кракатау. Начали грузить лодки. Вот уже стали спускать их.
И в этот момент еще один человек обратился к Салулу:
— И я с вами!
Крик удивления с одной стороны и возмущения с другой вырвался одновременно из всех ста двадцати грудей:
— Гейс?! Боже! Какой позор! — зашумели голландцы.
— Белый механик? Не ошибка ли это, не обман ли? — вторили им яванцы.
Салул подошел к голландцу, обнял его, расцеловал и, обращаясь к своим, сказал:
— Товарищи! Я знаю этого человека: хоть он и белый, но наш, а значит, друг всех угнетенных. Мы здесь таких никогда не видели, а в далекой Европе их много. Есть даже могучее государство, где живет много миллионов наших белых братьев.
— Ленин! Совет! Россия! — со всех сторон закричали малайцы.
— Правильно! — засмеялся Салул, а Гейс на ломаном малайском языке добавил:
— Есть и голландцы, много есть!
— Да здравствуют наши друзья! — загремели голоса.
Еще будучи в Голландии, рабочим, Гейс сочувствовал коммунистам. Однако позднее, попав на Яву, он неожиданно для себя сам стал «господином»: ведь среди голландцев на Яве нет ни одного простого человека, все только господа! На каждом шагу Гейс невольно чувствовал превосходство над туземцами и потому постепенно начал успокаиваться, забывать о своих прежних взглядах.
К малайцам он относился хорошо, никого из них никогда не обманывал, и даже старался, чем мог, помогать, а это успокаивало его совесть. Порой ему казалось, что в этой стране, где не нужно ни топлива, ни одежды и где природа столь богата, людям живется лучше, чем рабочим в Голландии. Лишь знакомство с Салулом, с которым он незаметно для себя подружился, открыло Гейсу глаза на настоящее положение угнетенных малайцев и разбудило в нем прежний революционный дух. А неожиданное восстание на «Саардаме» заставило принять окончательное решение.
Сколько радости, гордости и уверенности придало это решение темнокожим повстанцам! Подумать только: голландец, белый, — и перешел на их сторону! Никогда еще не случалось ничего подобного!
Нагруженные людьми и снаряжением, лодки отвалили от борта корабля и направились к Кракатау. С большим трудом удалось найти там более-менее подходящее место для высадки пленных. И белая команда «Саардама» осталась на голой, мертвой скале…
Час спустя над судном поднялся черный дым, надулись паруса, и «Саардам» покинул стоянку.
К восходу солнца он как бы растворился в просторах Индийского океана…
* * *
Несколько дней спустя состоялся тайный суд над командой «Саардама».
Капитан и лейтенант Брэнд были уволены с флота за неспособность и допущенную халатность.
Нижних чинов из голландцев разослали по разным судам на самую тяжелую работу.
Девять туземцев, оставшихся верными белым, расстреляли за измену…
Заодно с ними расстреляли и несколько десятков рыбаков, живших по соседству с тем местом, где был захвачен корабль.
Только мичман ван Хорк, как выдающийся герой, получил повышение по службе…
Чтобы замять это неприятное для голландского правительства событие, в газетах появилось следующее официальное сообщение:
«В ночь на 16 февраля в Зондском проливе налетело на камень военное судно «Саардам», направлявшееся в Батавию. Судно затонуло, большая часть команды спаслась».
Мингер ван Дэкер и мингер Пип. — Старательная шляпа. — Батавия. — Митинг на рынке. — Проклятый череп и святая фига. — Палка о двух концах.
Чуть светало, когда корабль «Глёрия» из Сингапура подходил к гавани Приорк. Пассажиры засуетились, начали готовиться к высадке. И кого тут только не было! Сухопарый чванливый англичанин, не менее важный араб в чалме, шустрый француз, сморщенный китаец, задумчивый индус, красивый малаец и много других людей. Было и несколько голландских семей, возвращавшихся из отпуска.
Поездка в Голландию занимает примерно месяц да столько же — обратный путь. Поэтому служащие получают отпуск в метрополию на целый год, но зато один раз в десять лет. Впрочем, многие голландцы не пользуются отпуском и живут в колониях по двадцать — тридцать лет.
Корабль был уже недалеко от окутанного утренним сумраком берега, чуть приподнимавшегося над водой. Далеко на горизонте вырисовывались два вулкана — Салака и Гедэ.
— Неужели это Ява? — удивился один из пассажиров, как видно, впервые посетивший здешние места.
