Книга Земля будет вам прахом - Майкл Маршалл Смит

— Серьезные повреждения?

— Двадцать швов.

— Я видел машину. Чудо, что вы живы.

— Повезло.

— Похоже, вас не удивляет, что я здесь.

— Сестра сказала, что какой-то мужчина дожидается за дверью. На Кори это не похоже, а больше никто прийти не мог.

— Вы пытались что-то сделать сегодня утром?

Она перевела взгляд на свои руки.

— Нет, — ответила она.

Я сомневался, верить ли ей.

— Хотя, может, и стоило бы. Вышло бы быстрее.

— Эллен, что происходит?

— Я вам говорила. Пыталась.

Я обошел кровать и сел на стул между окном и ею.

— Расскажите еще раз.

Она сказала, что это началось на следующий день после похорон. Прежде Робертсоны относились к ней сочувственно, словно она была одной из них. Они, конечно, тогда еще не знали, что по воле их отца Эллен может оставаться в доме сколько пожелает. Как только этот пункт завещания стал известен, ситуация изменилась.

Сначала Брук и Кори просто перестали с ней разговаривать и замечать ее существование. Если они сталкивались с ней на участке или на улицах Блэк-Риджа, то вели себя так, будто ее не было, и поэтому Эллен стала проводить больше времени в других местах, например в Шеффере, где и услышала разговор о смерти Скотта. Горничная, которая прежде убирала дом Эллен, прекратила появляться. Wi-Fi, который раньше работал на всем участке, вдруг стал требовать пароль, который Эллен не знала, но сутки спустя заработал снова безо всякого пароля. Приблизительно в это время она начала подозревать, что Кори (бизнес которого состоял в оснащении местных фирм электронным оборудованием) отслеживает ее связь с внешним миром. Если Эллен пыталась позвонить Робертсонам, на звонок никто не отвечал. Если стучала в дверь, то в доме никогда никого не было.

Когда Брук и Кори стало ясно, что такого охлаждения недостаточно, чтобы выжить ее, они усилили натиск. В ее дом прекратила поступать почта. Вообще-то она никогда не получала много писем — так, изредка писала мать, но и эти письма перестали приходить, а вместе с ними счета и каталоги товаров по почте, благодаря которым человек чувствует себя связанным с миром. После разборок с банком из-за несвоевременной оплаты задолженности по счету, которого она не получала, ей пришлось перейти на онлайн-платежи.

— Я понимаю, со стороны может показаться, что ничего страшного со мной не происходило, — сказала Эллен.

Я мог понять, какие чувства обуревали ее. Наше существование поддерживают самые обыденные вещи. Вы думаете, что пережили кризис, но утром обнаруживаете, что в хлебнице на кухне нет хлеба или вам не нравятся ваши туфли, а потом вы ударяетесь лбом о стену и плачете так, что не можете остановиться.

А тем временем стало происходить еще кое-что.

Посреди ночи в ее дверь раздавался стук. В первые несколько раз она спускалась, но никого не находила. На пятый или шестой раз ей показалось это нелепым, и она перестала спускаться, но как-то утром обнаружила, что из комнат на первом этаже пропадают вещи или по меньшей мере оказываются на других местах, словно тот, кто стучал, но не получал ответа, отпирал дверь своим ключом и входил в дом. Трудно было предположить, что пропавшие вещи могли кого-то заинтересовать. Исчезли две-три семейные ценности, а также приставной столик, который Эллен купила за пять долларов на распродаже, старая кастрюля и, наконец, все мыло из ванной, которая располагалась на том же этаже, что и спальня Эллен.

Поэтому она снова стала реагировать на стук — сбегала вниз и яростно кричала на того из Робертсонов, кто вел эту дурацкую игру.

Но никого по-прежнему не обнаруживалось за дверью, а вещи продолжали пропадать.

Как-то ночью Эллен решила устроить проверку. До одиннадцати она смотрела телевизор, потом выключила его, а вместе с ним и весь свет в доме. Но она не легла спать, а села в холле, завернувшись в одеяло, и принялась ждать. Она несла вахту, а кофе, сигареты и журналы помогали ей не заснуть.

Около двух часов в дверь принялись колотить — громко, неожиданно и словно ниоткуда. Она не ответила на стук, осталась сидеть на полу, держа в руке кухонный нож и ожидая, что дверь сейчас отопрут.

Но этого не случилось, и она провела на полу всю ночь, пока не стало светать.

Она поднялась наверх после семи, испытывая смутное чувство торжества.

Но ее зубная щетка пропала, и хотя она перевернула весь дом, щетку так и не нашла.

Ну, зубную щетку всегда можно купить, что она и сделала. Но запирая на ночь дверь, она больше не чувствовала, что дом принадлежит ей или что она живет здесь одна. Тот факт, что все окна и двери были надежно заперты, только усиливал это чувство.

Стук в дверь продолжался. По прошествии какого-то времени стучать начали и в окно ее спальни. И из ее стенного шкафа, и из-под кровати. По крайней мере, так ей чудилось. Звуки никогда не были достаточно громкими, чтобы с уверенностью сказать: нет, это не доски скрипят при изменении температуры (а дом оказался очень чувствителен к температурным колебаниям), но она все равно не спала ночь за ночью. Молоко, купленное днем, скисало к вечеру, хотя, возможно, виной тому была вода или новая марка кофе, которую она стала покупать, чтобы каждая чашка не напоминала ей об их с Джерри любимом напитке.

Потом как-то вечером перед сном она на мгновение приподняла жалюзи на одном из окон спальни — теперь она держала их постоянно опущенными — и увидела большую черную птицу над прудом.

Она, казалось, парила на одном месте, и ветер, порывы которого наполняли шумом ветви деревьев, никак не влиял на нее. Потом птица исчезла, и она услышала звук чего-то, удаляющегося в лес. Чего-то крупного.

Эллен опустила жалюзи и провела ночь, сидя на краю кровати. Вот тогда-то, по ее словам, она и поняла.

— Что поняли? — спросил я.

— Это была стриж, — прошептала она, и ее бостонское произношение пропало совершенно.

— Что-что?

Она повернула голову и уставилась в окно.

Скорбь — такая штука, никто не знает, что она может сотворить с вами. Она приходит из столь глубокого источника, что способна искорежить реальность… или, по крайней мере, исказить — сделать такой, какой ее видят душевнобольные. Я сам чувствовал, или слышал, или видел вещи, которые, как я прекрасно знал, были невозможны. Лицо, мелькнувшее на улице или детской площадке, счастливый крик, доносящийся издалека, который кажется таким знакомым — вы даже не можете представить, что это кричал кто-то другой… вы припускаете бегом и видите, что кричал парнишка, ничуть не похожий на вашего сына. Смерть наносит рану такую болезненную, что вы ловите себя на том, что забиваете квадратнейший из колышков в круглейшую из дырочек, пытаясь заделать пробоину во вселенной.

Я слышал крики Скотта. Я видел лицо матери, которой уже лет десять не было на свете. Но конечно же, на самом деле я ничего не видел и не слышал.