Книга Грех на душу - Светлана Алешина

— Нет, не все, — покачала я головой. — Не просто так ведь он Блоха по голове стукнул?

— Это верно, — вяло согласился Тимур. — Я и говорю — вы как в воду смотрели. Сейф был вскрыт. Золотишко все, камушки, валюта…

— Неужели все забрал? — ахнула я.

— Ничего не забрал! — строго сказал Тимур. — Спугнул я его. В самый момент. У него уж и сумка была открыта. Еще бы минут пять, и точно все почистил бы. Но, видно, очко у него сыграло. Наверное, тоже в первый раз на мокрое пошел…

— А сейф взломан был? — поинтересовалась я. — Или открыт ключами?

— Открыт нормально, ключами, — ответил Тимур. — Только, вроде, это не Адама Станиславовича ключи. Правда, не уверен — разбираться некогда было.

— Ты его запер?

— Ясное дело, запер! — серьезно сказал Тимур. — У меня просто сердце не на месте было, когда все эти сокровища нараспашку стояли. Не дело это. Но я ничего там не взял, ни одной пылинки! — с горячностью заявил он. — Вообще ничего больше не трогал. Как с вами поговорил, так свет погасил и отвалил потихоньку…

— А входную дверь? — спросила я.

— Запер! На той связке, что в сейфе торчала, ключи от входной двери тоже были. Со мной они. — Он похлопал себя по карману.

— Та-а-ак! — протянула я озадаченно. — Ничего себе, положеньице! Не буду скрывать — я в растерянности. Может, у тебя есть какие мысли? У меня, честно говоря, пока ни одной!

— Ну может, обмозгуете? — робко сказал Тимур, заглядывая мне в глаза.

— Да уж придется — куда денешься! — рассеянно ответила я. — Задал ты задачу… Значит, что мы имеем? Грабитель — мужчина, орудие убийства — предположительно, гантель, сейф открыт, сумки, ключи… И — труп. Ничего я не забыла?

— Пальцы мои там, — хмуро сказал Тимур. — Это уж точно.

— Что же ты раньше думал? — спросила я.

— То и думал — как бы поскорее убраться, — ответил Тимур.

— Да, плохи твои дела, — покачала я головой. — И отпечатки, и одежда в крови. Но может быть, убийца тоже оставил отпечатки — раз он был такой нервный?

Тимур безнадежно махнул рукой.

— Куда там! Сейчас каждый школьник знает — идешь на дело, надевай резиновые перчатки! Чует мое сердце — в перчатках он был!

— Ну, и что ты предлагаешь? — спросила я. — Искать убийцу?

Тимур молча кивнул, преданно глядя мне в лицо.

— Значит, об убийстве не сообщать куда положено, тебя покрывать… — продолжила я. — А ты понимаешь, что мне за это статья грозит?

— Это точно, — упавшим голосом сказал Тимур.

— И потом, — напомнила я. — Сколько мы будем искать? День? Неделю? Месяц? А покойник так и будет лежать? Не по-христиански это — тебе не кажется?

Тимур судорожно сглотнул — я видела, как дернулся его кадык, — и спросил внезапно охрипшим голосом:

— Значит, никак нельзя? Хреново!.. Значит, хана тебе, Тимур! Теперь не отмоешься! Выходит, судьба… — Он неверными шагами отошел в сторону и обессиленно опустился на холодную мокрую скамейку.

Я лихорадочно соображала, что мне теперь делать. Мне было действительно жаль этого нелепого человека. Он совсем не был образцом для подражания, но той страшной судьбы, которая была ему уготована, он не заслуживал. Я ни минуты не сомневалась, что он говорит правду, но в то же самое время понимала — следователь не поверит ни единому слову Тимура. Он в ловушке. Единственная возможность помочь — это найти настоящего убийцу, и не только найти, но и добиться от него признания. А на это требовалось время.

И все это время Блох будет лежать непохороненный…

Что важнее — исполнить последний долг перед мертвым или помочь живому? Кто ответит на этот вопрос? Лично у меня ответа не было.

Я беспомощно огляделась по сторонам, словно надеясь, что появится кто-то и подскажет мне правильное решение. Но появиться мог только Виктор. И он появился — его бесшумная тень появилась из-за кустов так внезапно, что у меня невольно вырвался нервный смешок. Уж очень это было похоже на нашу встречу с Тимуром.

Закреев тоже увидел Виктора. На секунду он оцепенел, а потом сорвался с места, собираясь бежать.

— Куда ты? — спросила я, не повышая голоса. — Это свои!

Тимур остановился, но смотрел в нашу сторону испуганно и недоверчиво. Чтобы дать ему время успокоиться, я повернулась к Виктору, намереваясь изложить ему суть дела. Но Виктор коротко и энергично кивнул, давая понять, что все слышал. Должно быть, он уже давно прятался за кустами — разведка есть разведка.

— Ну что посоветуешь? — тоскливо спросила я. — Положение — глупее не придумаешь. Если это дело рук Пашкова, то я вижу единственный выход. Оставить все как есть. Алчность заставит его вернуться. Он привык доводить до конца задуманное. Если же это Горохов… Нет, не думаю! Если только он как-то связан с Пашковым? Не знаю! У меня ум за разум заходит! Что ты молчишь?!

Виктор пожал плечами, давая понять, что он всегда молчит. Я поняла, что выкручиваться мне придется самой. И грех на душу придется брать тоже мне. Я окликнула Тимура.

Он подошел, с опаской поглядывая на Виктора.

— В общем, так, — сказала я хмуро. — Даю тебе и себе три дня. Если за этот срок ничего не получится — извини! Мне из-за тебя и так теперь в аду гореть… Только не думай, что я все за тебя буду делать. Ты должен найти мне Горохова — того типа, что пытался ограбить Блоха. Он в бегах, но, я думаю, по своим каналам ты сумеешь на него выйти. Он может быть замешан в этом убийстве. Я должна с ним поговорить.

— Я поищу, — сказал Тимур.

— Ключи! — потребовала я, протягивая руку.

Тимур покорно полез в карман и положил мне на ладонь связку ключей. Сейчас он, наверное, отдал бы мне все до последней сигареты, стоило мне сказать одно слово. И опять предательская жалость сжала мне сердце.

— Поедешь сейчас с Виктором, — сказала я. — Он найдет для тебя какую-нибудь одежонку. Тебе надо переодеться.

Глава XIII

Существует гипотеза, что женщины прозорливее мужчин. Наверное, это так и есть. Во всяком случае, когда я утром явилась в редакцию, одна Маринка заметила, что со мной что-то неладно. Ни Ромка, ни Сергей Иванович ничего необычного в моем поведении не заметили. Виктор не в счет — во-первых, по нему вообще ничего не поймешь, а во-вторых, он уже все знал.

Я старалась притворяться деловой и энергичной, а на самом деле я была просто до невозможности взвинчена. В мозгу у меня занозой засела одна мысль — как раз о прозорливости женщин. Только в моей интерпретации она приобрела в тот момент очень мрачную окраску. Я боялась, что по части прозорливости я допустила катастрофическую промашку.

Маринка заметила лихорадочный блеск в моих глазах сразу, как только принесла мне в кабинет кофе.