Книга Право на возвращение - Леон де Винтер

Когда это случилось, Брам жил в мотеле рядом с Меридианом, штат Миссисипи. Он часами сидел перед телевизором в провонявшем вареной капустой холле мотеля, а тележурналисты и операторы, одетые в защитные костюмы, сообщали последние новости с места событий. По мнению экспертов, в этом несчастье был элемент удачи: не прошло и десяти минут после взрыва, как, при полном отсутствии ветра, хлынул ливень, что свело к минимуму выпадение радиоактивных осадков.

— Они снесли все кафе «Старбакс» в округе, — грустно заметил Прессер.

— Но понастроили новых в миле от места происшествия, — откликнулся Брам.

Иногда он проводил целые дни в каком-нибудь «Старбаксе». Кофе был дорогим, но, пока перед ним стояла недопитая чашка, его не трогали. За то время, что он был занят своей миссией, Брам пересидел в сотнях кафе.

— Эти совсем другие, — заметил Прессер.

— В магистрате прошло голосование, они решили восстановить все в первозданном виде, — поделился Брам информацией, прочитанной несколько недель назад. Он сильно разволновался тогда из-за этого: почему бы кому-то не принять решение о восстановлении его жизни в первозданном виде?

Прессер покачал головой:

— Никогда все не станет таким, как было.

— А мне нравится, что они хотят все восстановить.

— Все равно никого не вернешь, — заметил Прессер, — а разве не этого все хотят?

Брам растерялся: он не знал, что ответить. Бургомистр уверял, что разрушенный район будет восстановлен целиком — до последней ободранной стены и проросшей сквозь асфальт травинки.

Брам спросил:

— На каком этаже ваша контора?

— На пятом.

— И какой номер?

— Пять ноль пять. Зачем вам?

— Просто так.

— Пятая улица, номер тысяча пятьсот пять, пятый этаж, офис пятьсот пять.

Пять нехорошее число. Так много пятерок сразу непременно принесут несчастье.

— Эдди, мой зять, Эдди Френкель, вам знакомо это имя? — спросил Прессер. — Вы просто не поверите, когда узнаете, кем был его отец!

Прессер внимательно поглядел на Брама, ожидая реакции, потом добавил:

— Я должен был сразу сказать вам об этом. Его отца звали Сол Френкель.

Имя было незнакомо Браму. Может быть, какая-нибудь американская знаменитость, но Брам, внимательно следивший за прессой, не смог его вспомнить.

— Это имя ничего вам не говорит?

— Нет.

— Сол Френкель, профессор Сол Френкель. По происхождению — немецкий еврей. В шестидесятых и семидесятых жил в Голландии, занимался научной работой в университете. Работал с профессором Хартогом Маннхаймом.

Прессер улыбнулся и покрутил головой, словно сам изумляясь тому, что только что сказал.

— Не правда ли, поразительно? Ваш отец и отец Эдди, работавшие вместе в Нидерландах, Нобелевская премия… Как тесен мир, не правда ли? Отец Эдди и ваш отец прекрасно знали друг друга. Не кажется ли вам многозначительным это совпадение? То, что вы, на другом краю света, спасли жизнь внучке Сола?

Этот тип знал прошлое Брама до мельчайших деталей. И чего пристал?

— Когда ваш отец уехал в Израиль, Сол Френкель перебрался в Калифорнийский Технологический, в Пасадену. Он умер два года назад, еще до того, как Эдди…

Прессер оборвал себя на полуслове.

Браму нельзя было оставаться с ним, само присутствие этого человека ставило миссию под угрозу.

— Я… я не хочу дальше ехать, — сказал Брам.

— Еще немного, вы не пожалеете об этом.

— Я не должен был ехать. Вы можете остановиться?

— Для этого надо съехать с шоссе. Мы почти приехали.

— Я хочу сойти у первого же съезда.

— Значит, у Линкольна. Через десять секунд мы будем на Пятой улице.

— Я хочу выйти, — повторил Брам решительно.

— Не смею вас удерживать, — сказал Прессер безнадежно. — Профессор Маннхайм, мне хотелось помочь…

— Не называйте меня так! Это не мое имя! Я хочу выйти!

Прессер наконец осознал безнадежность своих попыток, несколько секунд он смотрел на Брама отчаянным взглядом, но потом решил поступить так, как тот желает, и повернулся к водителю:

— Ты все слышал? Съедешь на Линкольна, остановишься возле «Олимпика».

«Кадиллак» съехал с шоссе. Брам мысленно ругал себя за то, что в тот фатальный миг остановился у банкомата. Он проспал дольше, чем другие, он видел чудесный, лучший за все время сон, который оборвал с величайшим сожалением — трудно было решиться проснуться и продолжать выполнение своей миссии. Но то утро оказалось фатальным, что и подтвердилось впоследствии.

«Кадиллак» остановился. Прессер выпрямился и подобрал ноги, освобождая Браму дорогу, но вдруг, спохватившись, схватил его за руку:

— Ваша карточка…

Брам вырвался и, выходя из машины, бросил:

— Она не моя.

Один из бодигардов стоял снаружи, на тротуаре. Не взглянув на него, Брам пошел прочь. Он сытно поел и мог идти достаточно быстро, но было совершенно ясно, что к вечеру до Убежища Армии спасения ему не добраться.

В то утро, когда случилась авария, Брам совершил ошибку. Он воспользовался третьим банкоматом, в неподходящее время, и все это случилось из-за его сна. Он проявил легкомыслие, но именно легкомыслия он не мог себе позволить. Все дело в точности. Его нумерологические исследования требуют величайшей точности — и тут до Брама дошло, что он забыл свою тетрадку в «кадиллаке».

Через несколько дней после начала поисков он купил в канцелярском магазине тетрадь. Мягкая, в пластиковой обложке, она пережила путь в тысячи километров, ее можно было сворачивать в трубку, нитки, скреплявшие обложку с листами, были исключительно прочными, и он был уверен — настанет день, когда благодаря этой тетради он отыщет малыша.

Он выбежал на Линкольна, оживленную улицу, соединявшую Санта-Монику с Венецией и аэропортом. Нужные ему дома по Линкольна уже были проверены. Бульвар Линкольна находился между Седьмой и Девятой, то есть фактически некогда был Восьмой улицей. Такие улицы заслуживали особого внимания, поскольку были не тем, чем казались. Он прошел два блока, свернул на Пятую, оживленную торговую улицу, центр Санта-Моники, и всего за две минуты сумел добраться до номера 1555. «Кадиллака» перед входом не было.

Страшно подумать, что могло случиться, если Прессер заметил его тетрадку. Садясь в автомобиль, Брам положил тетрадку на кресло рядом с собой, как раз напротив этого типа, и, покидая его в спешке, на кресло не посмотрел. Легкомыслие, спешка — он должен перестроить свою жизнь, должен восстановить дисциплину, благодаря которой смог забраться так далеко.