Книга Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс

Даже бармен настоял на том, чтобы выпить за это, что и сделал, вновь наполнив свой стакан виски. Похоже, он уже относился к Анастасии с тем же уважением, что и к Кики, то есть крайне уважительно. Он смешал еще кувшин «Лонг-Айленда» за счет заведения и наполнил всем бокалы.

— Спасибо, — сказала Анастасия. Она посмотрела на Кики, потом на Мишель. Мишель выглядела больной. — Что случилось? — Не успела Мишель ответить, Кики предложила допить и продолжить где-нибудь еще.

— Но как нас найдут остальные? — спросила Лара, и это был первый звук, который она издала за вечер, не считая приступа кашля, одолевшего ее, когда Кики усадила ее рядом с Мишель на заднее сиденье «порше» на пути в «Каждый за себя».

— Может, вы с Мишель хотите остаться, а мы поедем первыми? — предложила Кики.

Это вызвало еще один приступ кашля, сквозь который прорывалось по одному-два слова, вкупе изъявлявшие готовность проследовать за Кики, если потребуется, хоть до Фортуны. Но Мишель оборвала эту резолюцию, сказав:

— Они не приедут.

— Не приедут? — спросила Анастасия Кики, потом добавила: — Спасибо.

— Они, наверное, нас ищут, — сказала Мишель.

Кики посмотрела на часы, мужской хронограф странной необтекаемой формы, который тем не менее якобы побывал на Луне на запястье одного ее знакомого астронавта:

— Нечего беспокоиться. У них осталось еще полчаса в «Великой герцогине».

— Я не понимаю, — сказала Лара.

— У вас есть сигареты? — спросила Анастасия. Кики кивнула. Ловким движением заядлого курильщика Стэси извлекла сигарету из предложенной Кики пачки, прикурила у бармена, выдохнула.

— Ты же бросила, — напомнила Мишель.

— Только для Саймона.

— И?..

— Его здесь нет.

— Ты имеешь в виду, здесь нет Жанель?

— Без разницы.

По этим словам Мишель поняла, что ее дорогая подруга напилась. Анастасия могла сбить с толку почти любого: у нее была такая тренированная дикция, что иностранцы обычно принимали ее за англичанку, и даже сильная интоксикация почти не сказывалась на мастерском обращении ее гибкого язычка со словами. Но, по опыту Мишель, когда Стэси перебарщивала со спиртным, у нее начинали заплетаться мысли. Мишель, разумеется, многое поняла, когда Стэси сказала одно, имея в виду другое, и вряд ли об этих вещах стоило знать малонадежным людям вроде Кики Макдоналд. Мишель сознавала, что Кики способна рассказать кому угодно что угодно только собственного развлечения ради. (Весьма проницательно с ее стороны: Кики выдала мне всю историю без купюр двумя днями позже на свадьбе, а много времени спустя, когда я сам не был уверен, точно ли помню, смогла в подробностях воссоздать сцену, которую вы сейчас читаете.)

— Может, поедешь домой? — спросила Мишель Анастасию, — раз уж больше никто не придет?

Анастасия выдохнула дым ей в лицо.

— Нет, — сказала она и повернулась к Кики. — Куда?

— На партию в покер, естественно. Будешь учиться блефовать.

— Азартные игры вне закона, — сообщила им Лара, которой вбили это в голову на курсах по ценным бумагам.

— Там, куда мы едем, — заявила Кики, выталкивая всех за дверь, — абсолютно все вне закона.

На Саймона там не наткнешься. Саймон даже не позволил стриптизерше, которая показывала нам свои прелести, пока мы ели стейки, сесть к нему на колени и с ним поиграть. По-видимому, ее представление, заявленное в программе как литературное, являлось вольной интерпретацией набоковской «Лолиты», только у этой нимфетки были седые корни волос и имплантаты, не позволявшие ей снять подержанную школьную форму без изрядной порции смазки. Избавившись от одежды, она стала передвигаться лучше, хотя груди ее вели себя несколько самостоятельно, из-за чего казалось, что она выступает с багажом. Гумберт Гумберт огорчился бы — как, впрочем, надо отдать ему должное, и Саймон. Лишь капитан со своими бутафорскими медалями на груди был покорен атакой силикона со всех фронтов, в то время как реплики Лолиты из последней киноверсии превратились из намеков в алогизм — перемена неуловимая, это правда, — в исполнении светски пронзительного голоса стриптизерши.

Вот таким манером она и пробиралась вокруг стола. Взгромоздилась на колени к Донателло, сместив при этом его катетер настолько, что старику пришлось пропустить свадьбу вследствие срочной госпитализации. Разлеглась на коленях у Брэда и Теда, пока они не вытолкнули ее кончиками пальцев. Переместилась к ЛаСартру К. Бенедиккту, куратору отдела искусства геев и лесбиянок в ПоМоМи (так любовно, хоть и несколько несуразно называли Музей постмодернистского искусства). Тот, несмотря на титанические усилия, так и не смог стать геем и конце концов решил, что, скорее всего, просто является лесбиянкой-транссексуалом. Поэтому он изо всех сил дразнил груди стриптизерши, пока она извивалась и гладила его симпатичное лицо.

Наконец она добралась до меня. Я уже был настолько хорошо знаком с процедурой, что не требовалось смотреть. Саймон дал мне гранки романа Анастасии, и когда стриптизерша взобралась ко мне на колени, я был полностью погружен в чтение.

— Прочитаешь мне сказку на ночь? — прошептала она, царапая книгу накладными ногтями. — Только непристойное. — Я не знал, что ответить. Как любая честная книга, эта была непристойна, и тот факт, что автором ее была Анастасия, добавлял роману порнографичности заглядывания в ее обнаженную душу. Как я мог сказать об этом стриптизерше? Как я мог объяснить, что моя эрекция не имеет отношения к профессиональным движениям ее зада? Я сдался. А что было делать? Она знала, что я кончил, но вряд ли поняла, почему. Она оставила меня с моей тайной неприятностью, прикрытой салфеткой, — жизнь моя была так бесцельна, что даже струя спермы не имела направления.

Саймон, напротив, знал, чего хотел. Он хотел, чтобы стриптизерша убралась из ресторана. Другими словами, не хотел, чтобы она перед его клиентами, скажем, прикрепила ему на талию профессионального размера фаллоимитатор и трахалась с ним, грея тем временем руки у него в штанах и охлаждая язычок у него в глотке. Поэтому, когда она через всю комнату направилась к нему, он покачал головой.

— Прошу вас, — сказал он, — здесь не бордель.

А место, куда Кики привезла свою компанию, было целиком и полностью борделем. Это нравилось Кики в «$екссстра $ветском ȼлубе», потому что мужчины, с которыми она перекидывалась в покер, слишком много отвлекались, чтобы вести партию хорошо. Кики всегда выигрывала. Забирала их деньги, а секс оставляла рабочим девушкам. (Кики предпочитала купаться в более изысканных генетических бассейнах.) Кики нравилось в «$екссстре», и «$екссстра» платил ей взаимностью. Члены клуба, каждый вечер платившие взносы при входе, любили играть с ней в покер, а девушкам нравилось, что она всегда отсылала мужчин прочь с достаточным количеством фишек, и мужчины могли заплатить хотя бы за то, чтобы девушки потрудились ручками, — этакий техасский порнохолдем.[23]И все расходились довольные. «$екссстра» предоставлял Кики все, что нужно, чтобы убедить более марксистски настроенных друзей дать капитализму еще один шанс.