Книга Опасный обольститель - Кэрол Мортимер

— Он не сказал мне ничего особенного. Если вы не желаете поддерживать со мной легкую непринужденную беседу, тогда, может быть, поднимемся в спальню и займемся делом?

— Бенедикт! — вне себя от изумления воскликнула Женевьева. — Что вы себе позволяете?

Он подошел к ней и улыбнулся коварной улыбкой соблазнителя:

— Почему вы так смутились? Вы же сами привыкли называть вещи своими именами. Меня всегда привлекали ваши непосредственность и прямолинейность.

Женевьеву нисколько не смутило его предложение, но тон очень обидел и огорчил. Еще никогда он не говорил так равнодушно, неуважительно и холодно. В эту минуту его интересовало удовлетворение собственных потребностей и ничего больше.

После того как Бенедикт поговорил с Форстером, она стала для него чужой, и прекрасно это понимала.

— Уильям по своему обыкновению наговорил про меня гадостей, не так ли?

Бенедикт недоуменно пожал плечами:

— Уильям — очень скучный и пустой человек. Какой смысл о нем говорить?

Женевьева опустила глаза, избегая встречаться с ним взглядом:

— Возможно, вы правы. Наверное, нам действительно стоит поговорить о чем-нибудь другом. — Она выдавила улыбку, взглянула на вазу, стоящую на небольшом кофейном столике. — Вы видите эти розы? Их прислал мне принц-регент на следующее утро после нашего визита в Карлтон-Хаус.

Бенедикт поднял бровь. Он заметил вазу, как только вошел в гостиную. Огромный букет желтых роз. Невозможно не заметить. Значит, их прислал принц? Этого следовало ожидать. Он ни за что не упустил бы возможности выразить свое почтение молодой симпатичной вдове. Вне всякого сомнения, эти цветы с далеко идущими целями. Хорошо еще, что желтые, а не красные розы.

— Я очень за вас рад, — процедил Бенедикт.

— Пятьдесят желтых роз, — продолжала Женевьева. — Конечно же это не более чем вежливый жест с его стороны. Но я все равно им рада. Я люблю, когда мужчины дарят мне цветы.

Она взглянула на розы, и лицо ее просветлело.

Бенедикт понял, что она неспроста завела этот разговор, намекая на то, что он, в отличие от ее поклонников, ни разу не прислал ей даже самого скромного букета. Но ведь Бенедикт с самого начала предупредил, что не станет посылать ей цветы и дарить подарки.

Черт возьми! Он ни разу в жизни не посылал цветы даже тем женщинам, с которыми у него была любовная связь. С какой же стати посылать их Женевьеве, с которой до недавних пор у него были чисто платонические отношения? Хотя, возможно, у них и будет физическая близость. Кто знает?

— Я уже говорил вам, что не стану посылать цветы и открытки с неискренними объяснениями в любви. Я объяснил вам это с самого начала, чтобы вы впоследствии не разочаровались во мне.

— Разве я говорила, что вы должны послать мне цветы?

— Не говорили, но намекали, — резко ответил Бенедикт.

— Я ни на что не намекала. Кажется, сегодня мы с вами просто не в состоянии разговаривать нормально. Если будем продолжать беседу в том же духе, обязательно рассоримся.

— Что вы имеете в виду? — Чувствовалось, что он напряжен до предела и вот-вот взорвется.

Женевьева тяжело вздохнула. Ее угнетало равнодушие и отчуждение Бенедикта. За время их знакомства он ни разу не вел себя подобным образом и не разговаривал в таком тоне. Интересно, что мог наговорить Уильям Форстер? Но дело не только в этом разговоре. Бенедикт не появлялся у нее целых два дня. Тогда он еще не встречался с Уильямом, и ее никто не мог скомпрометировать. Возможно, ему успело наскучить ее общество? Или он тяготится их дружбой? Или Женевьева стала его раздражать, и потому он сегодня такой?

Она грустно улыбнулась Бенедикту:

— Я очень ценю нашу дружбу, Бенедикт. Но если это вас тяготит, мы можем в любой момент прекратить отношения. Я не обижусь и все пойму.

— Вы говорите ерунду, дело совсем не в этом. — Он раздраженно мерил шагами комнату.

— Нет, это не ерунда. Судя по вашему поведению и тону, вас тяготит мое общество. Я рада вашему визиту, но, если мое общество вам неприятно, вы можете уйти. И никогда больше не приходить ко мне в гости. Я не стану таить на вас зла и обиды. Надеюсь, и у вас не останется от нашего знакомства дурных воспоминаний.

— Будьте покойны, не останется, — сквозь зубы процедил он.

— Тогда давайте прекратим наши отношения прямо сейчас. Вы можете уйти. Давайте расстанемся по-хорошему, без ссор и скандалов.

— Я не понимаю, что все это значит? Вы что, меня прогоняете?

Женевьева вздохнула. Она с трудом сдерживала растущее раздражение. Хотелось, чтобы он ушел как можно скорее. Становилось все труднее скрывать от него обиду и всеми силами сохранять чувство собственного достоинства. Она боялась не сдержать эмоций, иначе Бенедикт поймет, что его равнодушие причиняет ей душевную боль. Сердце разрывалось от самых разнообразных чувств. Ненависти к Уильяму Форстеру и обиды на Бенедикта.

Она знала, что Уильям мстительный и жестокий человек, ему нравится причинять боль и страдания. Сегодняшний его поступок не удивил ее и не обидел. Но Бенедикт… Почему он поверил Уильяму? Он же говорил, что презирает его. А женщине, которая вызывала у него симпатию, не желает верить. Ведь он испытывает к ней влечение. Она это чувствовала.

— Я только хотела сказать, что мы должны вести себя вежливо и доброжелательно по отношению друг к другу, когда будем свидетелями на свадьбе наших общих друзей. Ничего больше.

— В данный момент мне очень сложно вести себя вежливо по отношению к вам.

Его черные глаза блеснули.

— Понимаю. Но, может быть, к тому времени, как мы будем свидетелями на свадьбе наших общих друзей…

— О чем вы говорите, Женевьева? Целых два дня я безуспешно боролся со снедающим меня вожделением по отношению к вам, и вот…

— Неужели? — язвительно улыбнулась она.

— Да. Я борюсь со своим вожделением по отношению к вам уже целых две недели, но безуспешно.

У Женевьевы перехватило дыхание. Неужели он не появлялся, потому что силился побороть свое желание по отношению к ней? Неужели это правда?

Она окинула его взглядом. В очередной раз она поняла, насколько он красив. Его черные глаза были прекрасны и загадочны. Чувственные губы красиво очерчены. Аристократической формы руки и стройные бедра. Широкие мускулистые плечи приводили ее в восторг. Все в нем было прекрасно. Даже жилка, пульсирующая на шее, когда он начинал нервничать.

Раздражение и обида постепенно проходили.

— Если это действительно правда… — заговорила она.

— Да, это правда.

— Тогда о чем мы вообще спорим?

Действительно, о чем вообще разговор?

Бенедикт понимал, что должен противиться влечению к этой женщине, просто обязан ее забыть, выбросить из головы все мысли о ней. Женевьева разбудила в нем давно забытые чувства, которые он похоронил десять лет назад со своими родителями. После встречи с Женевьевой сердце начало постепенно оттаивать. Он не желал этого признавать, но отрицать очевидное было бы глупо.