Книга Человек, который знал все - Игорь Сахновский

Безукладников (сидит молча, опустив глаза и не двигаясь).

В кадре еще на секунду появляется лицо телеведущего, явно растерянное, за его спиной — фигура Безукладникова в странной кренящейся позе и невнятная суета вокруг. Музыка, рекламная заставка.

Конец записи.

Немного позже я узнал, почему Безукладников не смог ответить на последний вопрос, — он пребывал в глубоком обмороке.

Глава двадцатая ПРИГЛАШЕНИЕ В РАЙ

From: Alexander Bezukladnikov

To: IFS

Subject: No subject

Игорь, добрый вечер!

Вы можете смеяться над моим «открытием», но я все же хочу поделиться. Оказывается, все люди лгут.

Не почти все, Игорь, а все! И я сам от себя не ожидал — насколько это грустно. И вообще удручает.

Даже не в том моральном смысле, что «врать нехорошо», а в простом физическом смысле — искажает, деформирует природу каждого из нас. Сначала ее невидимую часть, а потом — и видимую.

Я никогда особо не вникал в разницу между «истиной» и «правдой», как любят делать некоторые философы еще с античности. Помните такого грозного римского дяденьку в сандалиях, как он стоит на древнем солнцепеке и вопрошает у кого-то, чуть ли не у своей тени: «Что есть истина?» Так до сих пор и стоит, весь потный, и вопрошает. Очень запальчивый спорщик. Но, в сущности, почти все споры между людьми — о терминах, о словах, и только. А слова меньше всего заботятся об истине, только о себе… И получается, что «истина» (в кавычках или без) совершенно беззащитна перед словом. Она иногда хочет довериться ему — а слово соврет и недорого спросит.

Только это не значит, что «истина» вроде той дамочки, которая упорно ищет, кому бы ей правильнее отдаться. Скорее наоборот. Существуют вещи, о которых нам знать нельзя, существуют запреты на знание. Я, как любопытная Варвара, успел на них нарваться и потом десять раз пожалел, что задавал такие вопросы: потом валялся в обмороке то наедине с собой, то на людях, и голова — как взорванная.

Знаете, я только недавно понял, человек не может жить без тайны. Она для него как второй воздух. Когда уже «все ясно», жизнь заканчивается. Спасает разве что влюбленность. Но любая влюбленность держится на тайне, питается и дышит ею.

Если, допустим, меня угораздило по уши влюбиться в непостижимую в своей привлекательности женщину, я воспринимаю как счастливое откровение, как физическую милость — ее влажноватые подмышки, ее ступни в высоких босоножках, ямку между ключицами или вырез платья, оголяющий нежную раздвоенность. Ее манеру всласть обсасывать кофейную ложечку или вилкой распутывать салат, как кроссворд. Ее запахи — парфюмерные и животные. Ароматы модного бутика и зверинца.

Каждый ее жест, бессознательный, как у рассеянной ученицы, или, наоборот, выверенный перед зеркалом, даже манерный… По отдельности эти прелести у всех на виду, почти напоказ, а в целокупности — кромешная мучительная тайна. Не говоря уже об интимных повадках, маленьких укромных мыслях или движениях души, неотчетливых даже для нее самой…

А теперь представьте себе этот чудный кошмар, когда влюбленный человек знает о своей возлюбленной абсолютно все — вплоть до состояния кишечника! Вплоть до вороватой грызунковой корысти, в которой она сама себе не сознается. Он знает, что эти драгоценные пальцы, протянутые ему для поцелуя вместе с бокалом, только что скомкали бумажку, которой она вытерла себя между ног, помочившись в туалете, когда вышла из-за столика со словами: «Мне пора напудрить нос». Он знает, что как раз в эту минуту она стоит на пыльном базаре в Марракеше, наряженная в широченные грубые шорты защитного цвета, и свирепо торгуется со стареньким хозяином ювелирной лавки за цепочку из платины. Он уступит ей, отдаст почти даром. И я знаю уже сейчас, как эта блестящая металлическая нитка на ее левой щиколотке заставит меня сходить с ума.

И получается, Игорь, что «во многом знании» не только «много печали», но и всякая влюбленность заранее обречена.

С чего это я взялся цитировать Екклесиаста да еще договаривать за него? Совсем сбрендил от одиночества. В этом смысле меня уже можно сравнить с алкоголиком, которому не скучно и не страшно пить наедине с собой.

Я сегодня проснулся утром в маленькой типовой гостинице системы Travel Inn и вполне по-домашнему позавтракал сухими галетами с джемом и чаем. Здесь в комнатах оставляют чайник и корзинки со всякими вкусными пакетиками — очевидно, для тех, кто не решается (как я) с потерянным лицом спускаться на первый этаж в паб и завтракать публично. И еще в отелях у каждого изголовья лежит Библия, часто даже неразрезанная. То есть читать ты ее не обязан, но лежать — должна. Вот она мне и напомнила:

«…He who increases knowledge increases sorrow».

Игорь, пусть я лучше буду полоумным уродом, но я не хочу ни «умножать скорбь», ни делить ее…

Хотя несколькими страницами раньше Екклесиаст уверяет: «Sorrow is better than laughter, for by sadness of face the heart is made glad».

А на русском языке это звучит еще категоричней:

«Скорбь лучше, чем смех, при печали лица сердце делается лучше».

Вы ведь заметили? Тут не форма подчиняется содержанию, а наоборот.

Выражение лица диктует, каким будет сердце.

В общем, так бы я и ходил весь день, как дурень, за своей тенью и оплакивал непонятно что — и тайну, и обреченную, заведомо гиблую влюбленность. Если бы не вспомнил стихи одного поэта, написанные в непростительно юном возрасте. Вот эти:

Что делать с тайной? Как мне уберечь

Тень нежности в тисках дневного света?

Понять, но полюбить (о том и речь).

Понять, но полюбить — другого нету.

Можно не обращать внимания на пафос, нормальный для автора чуть старше двадцати. Но, в сущности, он отыскивает единственную спасительную альтернативу. «Понять, но полюбить» — в противовес банальному и убийственному порядку вещей, который обычно таков: понять и (поэтому) разлюбить.

Ну ладно! Простите меня за все эти бредни.

У меня есть более интересный разговор. Я знаю, как Вы любите путешествовать, и знаю, что через месяц с небольшим Вы собираетесь в отпуск. Игорь, я приглашаю Вас в гости!

Не подумайте, что речь идет о типовой комнатке в отеле Travel Inn. Я Вам обещаю экзотику, которую вообще мало кто из русских видел. Пожалуйста, не щепетильничайте насчет денег — это приглашение за мой счет, совершенно незначительная для меня трата. В последнее время я убедился, что денег в мире настолько много, что их фактически носит ветром по дорогам, как вчерашние листья, как мусор.

Приезжайте, я Вас буду ждать! Это замечательно далекое место, но Вы легко доберетесь — вот увидите.

Вам нужно только доехать до переправы у Фрэнка, там брод совсем неглубокий, а потом Вас проводят.

До встречи!