Книга Садовник - Родриго Кортес

— Насколько большой?

Сеньор Ансельмо поднял руку вверх так, словно хотел дотянуться до головы стоящего за спиной душителя.

— В-вот… т-такой. Оч-чень… сильный.

Мигель прикинул, что сеньор Ансельмо и сам был немаленький. Какого же роста тогда должен быть преступник?

— Вы не ошиблись?

— Н-нет! — отчаянно замотал головой сеньор Ансельмо. — Я р-рукой его в-волосы чувствовал… в-вот здесь.

Мигель недоверчиво покачал головой: таких рослых мужиков у них в городе не было.

«Неужели приезжий?»

Такого в их городе тоже пока не случалось. Да и удавок никто никогда не применял… наваха — да, вилы, топор — случалось, но чтобы удавка? По крайней мере, в полицейских архивах подобных прецедентов не значилось.

Мигель встал с колен, подошел к письменному столу полковника, взял электрическую лампу и осторожно поднес ее к лицу сеньора Ансельмо.

— Вы позволите?

Сеньор Ансельмо приподнял голову.

— К свету развернитесь, пожалуйста…

Рисунок рубца ему остро что-то напоминал… но что?

— Дьявол!

Мигель вскочил. Это, скорее всего, было просто совпадением, но он точно помнил размеры шелковых косичек, сплетенных из платья покойной сеньоры Долорес! И рисунок, и размеры рубца были с ними — один в один…

— Где было совершено покушение?

— Та-ам… — просипел сеньор Ансельмо.

— Наверное, во флигеле, — мрачно проронил подошедший с пледом полковник.

Мигель обернулся:

— Мне необходимо его осмотреть.

Полковник взглянул на трясущегося племянника, затем на Мигеля и в конце концов принял решение:

— Спуститесь с террасы и направо, сразу за поворотом. Если не найдете, дворецкий проведет; а я с Ансельмо посижу. И еще…

Направившийся к двери Мигель приостановился.

— Я уже извинился перед гостями, — с трудом выговорил старик. — И попросил их уйти. И вы тоже… — он замялся, — не говорите никому.

Мигель нахмурился.

— Вы же только что просили алькальда о проведении войсковой операции…

— Не надо мне, чтобы весь город знал, лейтенант, — покачал головой полковник. — И вас достаточно.

— Как вам угодно, полковник, — сдержанно поклонился Мигель.

* * *

Тонкие черные шелковые нити Мигель обнаружил почти сразу, — две на подушке, две на полу неподалеку и одну на подоконнике. И той же ночью, а точнее, уже рано утром он, придя в участок, достав лупу и внимательно сравнив их с образцами, оставшимися от найденных под мостом сплетенных косичками шелковых веревок, совершенно уверился в том, что нити те же самые!

Параллель с делом о пропаже трупа Долорес Эсперанса была очевидной. Те же нити, некий очень сильный человек, а главное — полное отсутствие внятного мотива преступления! Душить приехавшего погостить на несколько дней и не имеющего никакого отношения к землям Эсперанса аргентинца было так же бессмысленно, как и похищать труп старой сеньоры. Разве что просто из желания запугать? Но если вспомнить о цветке, ситуация на глазах приобретала совершенно мистический, не объяснимый с логических позиций оттенок.

Со слов сеньора Ансельмо выходило, что он очнулся на полу за несколько секунд до того, как убийца пришел в его комнату во второй раз. Исключительно из осторожности полузадушенный аргентинец предпочел притвориться мертвым, но он прекрасно слышал, как преступник ударил цветком об пол, сломал привезенную из Южной Америки редчайшую орхидею пополам и швырнул ее сеньору Ансельмо на спину.

И вот это уже не влезало ни в какие схемы. Сколько Мигель ни расспрашивал, никаких ассоциаций эта сломанная орхидея ни у сеньора Ансельмо, ни у старого полковника не вызывала. Просто как-то в письме Тереса высказала своему двоюродному брату пожелание хоть раз увидеть живую орхидею — так, из любопытства… и никто, кроме самой Тересы и сеньора Ансельмо, об этой просьбе не знал. Чем несчастная орхидея могла вызвать столь бешеную ярость преступника, чтобы, рискуя быть замеченным прислугой, специально идти за ней на террасу, было совершенно непонятно.

Первый же вывод начальника городской полиции лейтенанта Мигеля Санчеса был отрезвляюще неприятен. Получалось так, что не только Энрике Гонсалес, но и покойный садовник семьи Эсперанса Хосе Диас Эстебан никакого отношения к похищению тела сеньоры Долорес не имели. Следовало искать некоего злобного «гиганта» с могучими руками, патологической ненавистью к семейству Эсперанса и, возможно, серьезным душевным заболеванием.

А вот второй вывод был не просто неприятен — он был даже опасен. Ибо теперь Мигель был почти уверен, что заказчиком покушения, скорее всего, является кто-то внутри семейства Эсперанса. Очень уж личным и даже интимным инструментом выглядела эта косичка, сплетенная из черного шелкового платья покойной сеньоры Долорес Эсперанса, урожденной Гомес. В том, что преступник использовал для удушения именно такую косичку, просто должен быть какой-то глубокий и, скорее всего, фрейдистский смысл.

Мигель снова разложил на столе свои записи о первом преступлении против семьи Эсперанса, материалы о странном исчезновении определенно что-то знавшего садовника, начал чертить обобщающие схемы, как вдруг зазвонил телефон.

Мигель поднял трубку. Это был старый полковник.

— Послушайте, Санчес, — тихо произнес он. — Не надо ничего расследовать…

— Как это не надо? А если он попытается еще раз? — оторопел Мигель. — И потом… вы же сами отдали мне письма с угрозами!

— Верните их мне.

— Не-ет, сеньор Эсперанса, так дело не пойдет! — недобро засмеялся Мигель. — Да у меня и пострадавший есть; все зафиксировано протоколом…

— Ансельмо только что уехал, — оборвал его полковник. — И я вам еще раз говорю: нам этого не надо. Нам, Эсперанса, лишние разговоры в городе ни к чему. Не было ничего! Вам все понятно?

— Мне-то все понятно… — растерянно пробормотал начальник полиции, и ему стало совершенно ясно: причину надо искать внутри и только внутри этой семейки. Пусть его об этом и не просят. — Когда вам вернуть эти письма?

— Сегодня же.

— Хорошо, — согласился Мигель и решил, что когда-нибудь — раньше или позже, но он эту семейку на чистую воду выведет.

* * *

Следующее утро было первым, когда Себастьян проспал рассвет. Он открыл глаза, сладко потянулся, медленно встал с отцовского матраса и вышел из домика.

Вокруг шелестела обильная летняя листва, с тяжелым гулом летали полные нектара пчелы, и стояла такая красота, что не хотелось даже двигаться.

Он прошел к господскому дому, но красной машины гостя не обнаружил. Более того, все в доме шло так, словно минувшей ночью ровным счетом ничего не произошло, словно и не было никакого эдемского гостя!