Книга Скинхед - Наталья Нечаева

— Поснимаем… Вот и пресса поснимает. А на фотографиях и сравнит, как я сейчас! Ладно. Имей в виду, если что… если хай поднимется, я тебя с твоими экспертами…

— Разрешите идти, товарищ полковник? — вытянулся Банщиков.

— Иди, — хмуро позволил Стыров.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кроме следователя, к Ване никого не пускали. Ни мать, ни Алку, ни ребят. И тот доктор, чурка, который лицемерно улыбался и все пытался влезть Ване в душу, тоже куда-то исчез. Вместо него за Ваней наблюдала толстая очкастая тетка, Клара Марковна. Вела она себя так, будто вместо Вани, человека, на кровати лежала куча дерьма: брезгливо проверяла пульс, как мясо на рынке, мяла короткопалыми руками Ванино больное плечо, передергиваясь, словно ей было противно, светила ему в зрачки тощим фонариком. А потом демонстративно мыла руки прямо тут, в палатной раковине, будто хотела еще больше унизить.

Следователь, Ваня слышал, каждый раз у нее допытывался, когда можно будет подследственного Баязитова переместить в тюрьму. Тетка, видать, и следака тоже не жаловала, отвечала грубо и коротко, типа, отвяжись.

— Да хоть сейчас забирайте. Если довезете.

Вот это «если довезете» Ваня совсем не понимал. Вроде чувствовал он себя неплохо, правда, все время будто плавал в каком-то ватном дыму. Руки-ноги почти не шевелились, как свинцом кто накачал, а голова даже по подушке с трудом перемещалась. Повернешься чуть — сразу пузыри в глазах и шум такой, что, кажется, сейчас черепушка треснет.

Конечно, объяснение этому своему состоянию Ваня все равно нашел, не дурак же! Лекарства, в них все дело. Колют его беспрерывно какой-то гадостью, а организм-то здоровый, молодой, спортсмен как-никак, вот и сопротивляется. А колют для чего? Чтоб заставить говорить. Так-то Ваня больше молчит, ни одного секрета организации пока следователь от него не заполучил, а вдруг потеряет контроль? Да еще и бумагу какую-нибудь подсунут подписать? На занятиях в организации их сто раз об этом предупреждали: ничего не говорить, ничего не подписывать. Все будет использовано против вас. Да если б только против него, не беда, но ведь следователь, это прямо спинным мозгом чувствуется, все время в организацию метит! Кто руководитель? Где берут литературу? Получали ли деньги за участие в акциях?

Конечно, исключительно из-за этих лекарств у Вани то и дело в голове мутится. Об этом тоже предупреждали. Он же не сумасшедший! А почему тогда так случается: сидит, допустим, перед ним этот противный следак, чего-то там нудит, и вдруг вместо него у кровати оказывается Костыль. Костыль — свой. Перед ним выделываться не нужно, да и поговорить охота, сколько уже он никого из ребят не видал!

— Информацию новую принес, — показывает листок Костыль. — Смотрите, что в нашем родном городе делается! Причем, особо подчеркиваю, не туфта. Милиционер знакомый снабдил, нам сочувствует, говорит, покажи ребятам. Пусть знают.

— А чего это? — спрашивает Ваня.

— Говорю же, сводка милицейская. За неделю. Читать вслух или сам?

— Читай, — просит Ваня. — У меня буквы прыгают.

— На Сенном рынке шесть азербайджанцев пытались отобрать у прапорщика вневедомственной охраны табельное оружие. Только выстрел в воздух подоспевшего напарника остановил нападавших и заставил их скрыться с места преступления.

Голос Костыля суров и яростен, как всегда, когда он знакомит своих подопечных с новыми фактами зверств черных. Ваня просто чувствует в нем неприкрытую боль и желание ринуться в бой.

— На проспекте Луначарского во время задержания группы квартирных воров, выходцев из Грузии, сержант милиции, защищаясь, был вынужден открыть огонь на поражение. Один из воров убит, сам сержант тяжело ранен.

На проспекте Химиков пятеро кавказцев напали на патрульный наряд милиции с целью отобрать оружие. Один из патрульных получил три ножевых ранения и находится в критическом состоянии. Второй — убит.

На Средневыборгском шоссе за постом ГИБДД сотрудник автоинспекции, пытавшийся остановить автомобиль «Жигули», в котором находилось четверо пьяных граждан Армении, получил огнестрельное ранение в плечо.

— Это же беспредел, Костыль! — возмущается Ваня.

— Это — война, брат, — веско бросает Костыль. — На нашей родине, в нашем городе, против нас, русских, развязана война. И это только сводка последней недели. Не время валяться в постели, нам дорог каждый боец, поправляйся быстрее, брат.

— Я поправлюсь, Костыль, — обещает Ваня. — Только вот как я теперь, у меня же рука…

— Да, ты потерял ее в бою. Но ты жив и у тебя есть вторая рука! А те, про которых я тебе читал сегодня, те, кого убили эти черножопые выродки, — кто отомстит за них?

— Я отомщу, — клянется Ваня. — Встану и отомщу!

— Кому ты собрался мстить, горе мое? — Следователь внимательно и даже как-то участливо смотрит на Ваню. — Тебе тюрьма светит лет этак на — цать, а ты туда же — мстить…

— А где Костыль? — огорчается Ваня. — Ведь даже и поговорить не успели…

— Какой Костыль? А, этот ваш фюрерок местный? Костылев Виктор? Сидит, родимый. В следственном изоляторе отдыхает. Только вчера прокурор подписал продление содержания под стражей. Ввиду серьезной общественной опасности.

— Сидит? — Ваня огорчается просто до слез. — Как же? А кто же будет воевать с черными? Вон они что творят! Стреляют, убивают!

— Эх, Баязитов, ты даже не представляешь, какой бы спокойной и замечательной жизнью мы все жили, если б преступления совершали только, как ты их называешь, черные! Да нам бы недели хватило, чтоб всех их за решетку упрятать!

— А чего ж не упрячете? — огрызается Ваня. — Башляют они вам, да? Продали Россию!

— Башляют, Баязитов, правильно говоришь, только не нам. — Следователь вдруг сильно грустнеет. — Те, кому они башляют, так высоко сидят, что до них и пуля не долетит… Не пойму никак, ты уже пришел в себя или еще нет? Может, врача позвать? Вроде бредил опять…

— Не надо, — хмурится Ваня, — я в порядке.

— В порядке? Тогда скажи мне, Ваня Баязитов, по матери Ватрушев, что плохого тебе лично сделали кавказцы? И таджики? И негры? Каким чертом занесло тебя, нормального пацана, к этим отморозкам? Сестричка у тебя такая славная, мать — интеллигентная женщина, в прошлом научный работник… Хорошая мать-то!

Мать, конечно, хорошая. Кто бы спорил. Только очень несчастная. С тех пор как не стало Ваниного отца, а он был военным и погиб в Чечне, сражаясь с тамошними чурками, — вот, судьба, раньше ведь Ваня об этом и не думал, что отца у него тоже отобрали чурки, — материна жизнь и не задалась. Она рассказывала, что расписаться с отцом не успела, уехал он из отпуска по срочному вызову командования и погиб, когда Ване полгода всего было. То есть ни сына не повидал, ни фамилии не оставил.

Почему-то представилось, что возвращается с войны отец. Живой и здоровый. Он и не погиб вовсе, а просто эти чечены держали его в плену, как раба. Ваня недавно про это кино смотрел. А отец обхитрил всех, стырил оружие, перебил целый отряд бородатых бандитов и вернулся домой. И вот они вместе с отцом заходят в квартиру, а там — отчим. Перепугался, аж в штаны наложил! И отец берет его за красную бычью шею и прямо пинком спускает с лестницы. Тот летит и орет от страха. А они остаются жить все вместе — отец, мать и Катька. Уж отец-то ни Катюшку шлепать не будет, ни мать колотить! Он настоящий герой, сильный, смелый. А герои слабых всегда защищают. И Ваня приведет отца в школу, и в классе все заткнутся и сразу перестанут дразнить Ваню татарчонком, потому что отца, сбежавшего из чеченского плена, героя, нет ни у кого. А сам Ваня никакой не татарчонок, а сын отца-героя.