Книга 500 - Мэтью Квирк

— Итак, мистер Драгович, чем мы можем помочь вам в Вашингтоне?

Собравшаяся к ужину компания отреагировала на мои слова так, будто я наклал в крюшон. Генри поспешил меня спасти, сменив тему беседы.

— Так кто нынче делает лучший абсент? — спросил он Радо, и хозяин, одарив меня покровительственной улыбкой, переключился на абсенты.

Ох уж эти чертовы южноевропейцы! Они, видите ли, не могут обсуждать дела за столом! Лишь спустя четыре часа наш ужин плавно перетек в десерт и кофе, а те, в свою очередь, — в возлияния. Радо вытянул откуда-то бутылку мерзкого с виду, темного напитка с азиатской вязью на этикетке и принялся разливать по бокалам. Какой у него был вкус, сказать затрудняюсь, поскольку после первого же маленького глотка во рту возникло такое ощущение, будто мне впрыснули туда зараз двойную дозу новокаина. Мне тут же сделалось нехорошо.

Хозяин между тем предложил всем переместиться вместе с выпивкой в библиотеку. Ну наконец-то! Хоть как-то ближе к делу!

Драгович заново наполнил стаканы, и я заметил, что в бутылке с этим дальневосточным зельем что-то плавает.

Генри изложил детали договора — предельно точно, без малейшего словоблудия. Никаких юристов, никаких авансов. Просто дружеская сделка: вы даете нам двадцать миллионов долларов, а мы воплощаем в жизнь нужный вам закон — все как полагается, официальный законодательный акт правительства Соединенных Штатов, пропущенный обеими палатами и подписанный лично президентом. Он, конечно, явится подпунктом более крупного документа — но закон есть закон. Если же «Группе Дэвиса» не удастся его провести, Радо ничего не будет нам должен.

Радо, казалось, был вполне удовлетворен такой постановкой вопроса.

— Высшая законность есть высшее беззаконие, — изрек он чужую мысль и глотнул из стакана.

И они пошли цитировать Цицерона. Черт подери! Я едва сдерживал раздражение.

— Это соджу из Северной Кореи, — кивнул на бутылку Радо, — редкостная штука. Семилетней выдержки, из запасов для партийной элиты.

Он вновь наполнил стаканы — в бутылке, совершенно точно, плавала дохлая черная змея.

— Там гадюка, — пояснил Радо, заметив мой брезгливый взгляд. — Яд сообщает напитку некоторую сладость.

Вот уж порадовал!

— Двадцать миллионов американских долларов, — задумчиво проговорил он и принялся шагать по комнате, поглядывая сквозь окна на качающиеся в Карибском море далекие огоньки.

Это все, что он успел сказать. Подозреваю, у него была своя стратегия ведения переговоров, но в данном случае она не сработала: в дверь постучали, и вошел слуга с запиской для Генри. Дэвис прочитал, показал Радо, и серб распорядился:

— Разумеется, проводите его сюда.

Минуты три спустя Маркус уже рассыпался в извинениях — чертовски помятый и взъерошенный, с цифровым диктофоном в руке. Предполагалось, что он поедет сюда вместе с нами, но в последний момент что-то задержало его в округе Колумбия. Маркус коротко пошептался с Генри, и они вдвоем, извинившись, удалились.

У Маркуса была одна привычка: обсуждая что-то крайне важное или секретное, он врубал музыку — вероятно, из давнишней своей боязни «жучков». Как и следовало ожидать, очень скоро из маленькой комнатки, где уединились Дэвис с Маркусом, грянула ария.

Минут через десять они вернулись в библиотеку с застывшими серьезными минами. Генри попросил нас оставить его с Радо на минуту наедине. Я не представлял, что происходит, но ясно было одно: серб сейчас ухватится за предложенные двадцать миллионов, поскольку цена, похоже, успела возрасти.

Еще двадцать пять минут мы прождали снаружи, пока Дэвис с Радо совещались в библиотеке. Несмотря на явно высокий градус этого соджу, внезапное появление Маркуса меня отрезвило. Может, они решили немножко развести Радо, обрушив на него некие малоприятные вести и тем самым набив себе цену?

Как бы то ни было, меня в это не посвятили. Наконец Генри с Радо показались из библиотеки. Они ни словом не обмолвились о том, к чему пришли в своих переговорах, только всё о чем-то перешептывались. Маркус отдал диктофон помощнице Дэвиса — вероятно, чтобы транскрибировать запись.

Набравшись терпения, я выждал некоторое время и наконец подошел к Генри с Маркусом:

— Что происходит?

— Мы бы предпочли оставить это между собой, — ответил Маркус. Иными словами: «Отвали, пацан!»

Что ж, по крайней мере, честно. Я и не претендовал на то, чтобы все знать, — однако в последний раз, когда я попал в переделку, имея недостаточно информации, меня едва не вспахал стодвадцатикилограммовый верзила Сквик. Мне надо хотя бы знать, как все это отразится на моем аспекте операции «Радо — Уокер».

— Ладно, — ответил я. — Тогда хотя бы просветите меня, какие наши дальнейшие шаги с Уокером.

Маркус и Генри обменялись взглядами, не предвещающими ничего хорошего. Дэвис, похоже, решил лечь на амбразуру:

— Знаешь, Майк, мы решили вывести тебя из игры.

Я остолбенел. Удивленно моргая, я переводил взгляд с одного на другого, точно полный идиот.

— Что?! Я только раз промахнулся с этим чертовым этикетом — и все? Меня турнули?

— Дело не в этом, — ответил Маркус. — Ты ничего не напортачил.

— Это связано всего лишь с введением поправки к закону, — добавил Генри. — Кое-что изменилось. У нас теперь задействованы величины совершенно иного порядка. Для тебя это совсем уж чересчур, Майк.

Я мог бы, конечно, поскулить насчет того, что меня зачем-то притащили в Южную Америку, хотя мне было чем заняться и в округе Колумбия, и что я зря потратил целую неделю, и что мне вообще не по себе от того, что меня держат в неведении, но это не принесло бы ничего хорошего.

— Я ведь это заслужил, — сказал я. — Я рисковал, я цеплял на крючок Уокера. Я готов понести ответственность. Возьмите меня в дело. Я вас не подведу.

— Мы тебя же пытаемся защитить. Тебя выслеживают как участника. Для твоей же безопасности лучше выйти из игры. Здесь одно неверное движение — и ты пропал. Причем безвозвратно.

С минуту я переваривал услышанное — и решил оставить все как есть.

— Я все понял, — ответил я. — Благодарю за откровенность.

И, оставив их решать свои дела, я вышел наружу. Они что, считают, что с лихвой оплатили мою исправную солдатскую службу? Если они думают, что я вот так просто могу все бросить — одним движением выключателя погасить азарт пройдохи — или же позволю снова задействовать меня вслепую, — плохо они тогда знают человеческую природу!

Мне требовалось узнать, что же изменилось в деле Радо и о чем та запись на диктофоне. Отчасти мною двигало простое любопытство, отчасти самолюбие. Я проделал сложную работу и вполне заслужил свою роль в той игре, что они теперь затеяли. Впрочем, этим дело не исчерпывалось. С тех пор как Дэвис с Маркусом запустили меня вслепую пасти в притоне Уокера, я держал с ними ухо востро. Я был настолько посвящен в дело Радо — Уокера, что был уверен: если новый план этой парочки потерпит неудачу, я не тот человек, кого они сделают козлом отпущения. Вот бы мне посчастливилось нарыть что-то против моих начальников — хоть какой-нибудь рычаг воздействия, — тогда в момент опасности я мог бы целым и невредимым скрыться от обоих.