Книга Тень Тота - Михаэль Пайнкофер

— Салям алейкум, Сара, — сказал он, повернув голову.

— Алейкум салям. — Сара глубоко поклонилась, но не из учтивости, как в Англии, а из глубокой внутренней потребности.

Уже в детстве он казался ей самым старым на свете, и в тайне Сара боялась, что ученого уже нет в живых. По счастью, она ошиблась. Местные называли его Аммон эль-Хаким, что в переводе означало «мудрец», и не случайно. Он происходил из древневавилонского рода Хаммурапи, который мог похвастаться множеством мудрых и ученых людей: звездочетов и астрономов, врачей и летописцев, скульпторов и философов. Старый Аммон был последним в этом роду, в нем объединилось знание бесчисленных поколений. Ребенком Сара считала его волшебником, магом, повелевавшим сверхъестественными силами. Сегодня она многое понимала лучше, но испытывала по отношению к старику все тот же трепет. Если вообще хоть кто-нибудь мог рассказать ей о «Книге Тота», то именно он…

— Вы не забыли меня, учитель. — Сара говорила по-арабски бегло и почти без акцента.

— Как же мне тебя забыть? — Старик печально улыбнулся. — Как же мне забыть свою самую способную ученицу?

— Вы льстите мне, учитель. — Сара смущенно опустила голову и заметила, что взгляд Аммона остался неподвижным. Значит, он ничего не видел…

— Не печалься, дитя мое, — сказал Аммон, словно прочитав ее мысли. — Я всю жизнь следил за движением звезд, их сияние ослепило меня. Но я видел больше великих чудес и красот, чем множество ходящих по земле людей.

Сара прикусила губу. Она была очень огорчена тем, что мудрец ослеп, но не меньше взволнована и тем, что он узнал ее. Аммон улыбнулся, и ей снова показалось, что ее мысли для него — открытая книга.

— Ты не изменилась, Сара, — сказал он. — Запах свежей лаванды возвещает о тебе даже в душных кварталах Каира.

— Так вы меня узнали по запаху?

— Я знал, что ты вернешься.

— Знали?

— Когда я еще мог видеть, мне об этом сказали звезды. Ты хочешь меня о чем-то спросить, не так ли?

— Так.

— О прошлом?

— И это так, учитель Аммон. Откуда вы знаете?..

— Не важно. — Старик покачал головой и подозвал ее костлявым пальцем. — Присядь ко мне, дитя мое. Выпей со мной чаю, и поговорим.

— Спасибо.

Сара снова поклонилась и, подобрав платье, уселась на выложенном коврами полу напротив старика. Какое-то время они сидели молча, старик сосал мундштук кальяна, а Сара с радостью снова почувствовала себя маленькой девочкой. Здесь она ощущала себя в безопасности, и это успокаивало. Хотя Аммон ничего не видел, он уверенно взял стоявший возле него чайник, наполнил чаем глиняную кружку и протянул ее Саре. Она поблагодарила и принялась пить чай маленькими глотками, чувствуя сначала приятный пряный вкус мяты, а затем сахарную сладость. Наконец эль-Хаким спросил:

— Что ты хочешь знать, Сара? Ведь мы так давно…

— Я знаю, — кивнула Сара. — И с тех пор столько всего произошло, учитель. Даже если от меня по-прежнему пахнет лавандой, я уже не та. Мой отец… — Она осеклась и опустила глаза; ей очень трудно было выговорить эти слова. — Отец умер, — закончила она дрожащим голосом. — И я продолжаю его работу, исследую тайны прошлого.

— Мудрое решение, — с улыбкой ответил старик. — Это твое призвание.

— Возможно. Попытка разгадать одну из таких тайн и привела меня к вам, учитель.

— Понятно. И что это за тайна, Сара?

— «Книга Тота», — без предисловий ответила Сара. — Я должна знать, где она.

Улыбка моментально исчезла с лица мудреца.

— Миш квейс, — тихо отозвался он. — Это плохо…

Вняв предупреждениям, Мильтон Фокс воздерживался от алкоголя до наступления сумерек. Однако в конце концов уверился, что ему необходимо «смыть» пыль каирских улиц крепким напитком, порожденным цивилизацией. Правда, виски, поданное ему в баре гостиницы «Шефард», оказалось недостаточно охлажденным для горячительного напитка и поэтому никакого удовольствия инспектору Скотланд-Ярда не доставило. Морис Дю Гар и Стюарт Хейдн, спустившиеся в бар, застали его в весьма угнетенном состоянии, он мрачно уставился в стакан.

— Quoi? Что это значит, уважаемый инспектор? — усмехнулся Дю Гар. — Вы разочаровались в ячменных плодах британской культуры?

— Смейтесь, смейтесь, Дю Гар, — проворчал Фокс. — Вам легко говорить. У их виски такой вкус, как будто в него верблюд…

— Это еще не повод для того, чтобы опускаться до непристойностей, — осадил его француз, прежде чем инспектор успел их проговорить. — Смиритесь с тем, что ни джина, ни эля здесь нет. Местные, как правило, пьют чай или кофе. Разве не ваша английская пословица гласит: в Риме будь римлянином?

— Мало ли что говорят…

— Это в самом деле так, — кивнул Хейдн. — Арабы пьют кофе с большим количеством сахара да еще с экзотическими приправами. А что они вытворяют с чаем, лучше и не говорить.

— Вы не очень жалуете Египет, не так ли, капитан? — осведомился Дю Гар.

Хейдн мрачно усмехнулся:

— А чего его жаловать? Сухая, выжженная земля, лучшие времена здесь закончились больше тысячи лет назад. Будущее принадлежит Британской империи, в этом не может быть никаких сомнений.

— Я бы не говорил так уверенно, mon capitaine, — заметил Дю Гар. — Земные царства не вечны, в том числе и ваше.

— И это говорите вы? Француз? Разве не ваш Наполеон мечтал основать империю по образцу Римской, которая стояла бы вечно?

— Он был сумасшедшим, — коротко ответил Дю Гар. — Здравомыслящий человек понял бы, что ничто завоеванное вечным быть не может.

— Вы это серьезно? — спросил Хейдн, обменявшись с Фоксом насмешливыми взглядами.

— Вполне, messieurs.

— Ну конечно. Очень по-французски. Ваше лучшее время тоже прошло, и вы завидуете Англии.

— Вы в самом деле так думаете?

— Это же очевидно. Франция — побежденная страна, живет лишь за счет славного прошлого. Мы же — мировая империя, подобной которой в истории человечества еще не было. Она будет стоять и тогда, когда все остальное канет в Лету.

— Вот за это я выпью. — Фокс, пошатнувшись, встал, торжественно поднял полупустой стакан и торжественно произнес: — За ее величество королеву.

— За королеву. — Хейдн тоже встал.

Дю Гар не мог сдержать улыбку.

— Можно узнать, что в этом такого смешного? — раздраженно спросил Хейдн.

— Ничего, messieurs, в том-то и дело. Однако мне было бы интересно узнать, что побуждает благоразумных людей разыгрывать подобные сцены.

— По-вашему, проявлять любовь к отечеству и королеве — это разыгрывать сцены?

— В известном смысле да.