Книга Неоконченный пасьянс - Ольга Ракитина

— Вот что, господа агенты, я могу вам сказать, — выслушав подчинённых, подвёл итог Путилин, — в преступной среде Петербурга, насколько я могу судить из заслуживающих доверия источников, ничего о событиях в квартире Александры Васильевны Мелешевич не знают. Данное обстоятельство укрепляет мою уверенность в том, что убийство было совершено не профессиональным грабителем, а дилетантом. Или человеком, так скажем, без налаженных связей с преступной средой города. Насколько я понимаю, этой же точки зрения придерживается и господин Эггле. До сих пор мы не знаем, пропало ли что — либо из квартиры Мелешевич, и если пропало, то что именно. Это ограничивает наши возможности по розыску, ведь вне пределов нашего внимания остаются скупщики краденого, а вы сами знаете, как может помочь расследованию вещь, взятая убийцей на месте преступления. В своих розысках мы продолжаем пока исходить из того, что преступник — это человек из достаточно близкого окружения Александры Васильевны Мелешевич, поэтому необходимо методично проверить это окружение. Если совсем ничего не найдём, то начнём думать в какую сторону повернуть розыск, но пока продолжаем методично «чесать» родню и знакомых. Сынка погибшей пока оставим под подозрением, но трогать его более не будем, пусть думает, что к нему вопросов у нас нет. Давайте, возьмитесь как следует за биржевого торговца!

Роскошное здание Фондовой Биржи с великолепными дорическими колоннами располагалось в одном из самых живописных мест столицы. Фронтон его выходил на стрелку Васильевского острова, рассекавшую Неву на два широких рукава — Большую Неву и Малую. Встав подле биржевой колоннады, можно было сполна насладиться прекрасным видом на шпиль Петропавловской крепости, что так ослепительно сиял в голубом, чистом весеннем небе, Зимний дворец и захватывающую дух перспективу широкой речной глади.

Иванов и Гаевский ориентировались в здании Биржи достаточно хорошо, если не сказать отлично. По служебным делам каждому из них уже не раз доводилось бывать в этом весьма своеобразном месте. Трудно было найти в столице Российской Империи заведение более капиталистическое по своему духу, обстановка и сам дух которого в точности повторяли передовые английские и немецкие образцы. Торги на столичной бирже традиционно велись по двум большим секциям: фондам (или ценным бумагам) и товарам. Торговцы, действовавшие на собственные деньги, назывались дилерами, те же, кто оперировал деньгами чужими деньгами по доверенности, брокерами. Попечительский Совет биржи, состоявший из крупнейших и наиболее авторитетных столичных купцов и фабрикантов, практически ежегодно разрабатывал правила допуска к торгам тех и других. Высокая стоимость допуска отсекала от биржевого рынка разного рода мелких коммерсантов, предоставляя возможность крупным игрокам делать игру в спокойной обстановке. Крупнейшие отечественные и иностранные банки держали на бирже своих дилеров, которые, выполняя поручения клиентов банка, одновременно выступали и в роли брокеров. Хотя по объёму торгов крупнейшая российская биржа заметно уступала лондонской и берлинской — флагманам мирового фондового рынка того времени — всё же в её котировальном листе значились акции и облигации более четырёхсот российских эмитентов, из которых примерно две трети торговались более или менее активно.

На розыски Аркадия Венедиктовича Штромма у сыскных агентов ушло менее десяти минут. Как им сообщили в приёмной главноуправляющего, Штромм является аккредитованным представителем немецкого банкирского дома «Рейнхарт» и работает на бирже же четвёртый год. Рабочее место Аркадия Венедиктовича представляло собой стеклянную выгородку в просторной зале, где за обычными канцелярскими столами работали трое молодых людей, облачённых в одинакового кроя чёрные сюртуки с шёлковыми галстуками.

— Простите, господа, где мы можем найти Штромма? — спросил Гаевский, когда сыщики вошли в стеклянную загородку.

— Штромм — это я, — заявил один из обладателей чёрного сюртука и галстука, имевший весьма примечательную наружность: светлые, слегка вьющиеся волосы, яркие карие глаза и чистая, свежая, румяная кожа лица делали его похожим на театрального артиста, привлекаемого обычно на роль героя — любовника. Одет молодой человек был с большим вкусом и изяществом: помимо безукоризненного сюртука обращали на себя внимание его золотые запонки с камеями и подобранная в тон галстучная булавка с каким — то полудрагоценным камнем. Выглядел Штромм в высшей степени солидно, под стать одежде был и одеколон, и остроносые лаковые туфли, выглядывавшие из — под стола. Несколько странно было встретить такого импозантного красавца среди пыльных фолиантов, конторских книг и бухгалтерских таблиц — словом, среди всего того вороха скучных бумаг, что согласно представлениям того времени должны были претить всякому мужчине благородного сословия.

— Мы агенты Сыскной полиции, — представился Гаевский. — Агафон Иванов и Владислав Гаевский. Где бы мы могли спокойно поговорить?

— Сейчас заканчивается утренняя сессия, буквально через десять минут. Пока же у нас самая горячая пора, половина всех сделок проходит в последние десять минут торгов. Соблаговолите подождать чуть — чуть и потом я буду в полном вашем распоряжении. — торопливо проговорил Штромм, быстро оглядев визитёров. — Пожалуйста, не стойте, сядьте на стулья, мне из — за вас не видно таблицы котировок.

Оказалось, что стены загородки, в которой сидел Штромм, вовсе неслучайно были сделаны стеклянными. Через них был прекрасно виден торговый зал с огромными чёрными досками, испещрёнными записями мелом, которые сообщали о выставленных на торги лотах и величине котировок. Два служителя в ливреях ходили с мелками и тряпками вдоль досок и вносили изменения, согласно распоряжениям, отдаваемым третьим служащим, принимавшим листочки с заявками, которые подавались клерками из зала.

Сыщики присели на стулья и не без любопытства принялись наблюдать за технологией торгов. Штромм, отслеживая изменения котировок на досках, на небольших листках с банковской печатью писал распоряжения, с которыми один из молодых людей, выполнявший роль своеобразного курьера, стремглав бежал в торговый зал и подавал распорядителю торгов. Если его никто не опережал и сделка успешно проходила, Штромм уже на большом листе со всеми банковскими реквизитами записывал параметры совершённой операции, а именно — количество купленных бумаг, их стоимость, время совершения сделки, код поручителя — и отдавал документ другому молодому человеку, который выполнял функции секретаря, т. е. заверял его своей печатью, присваивал номер и вносил в реестр сделок. Контора работала подобно хорошо отлаженному часовому механизму, клерки трудились в почти полной тишине, понимая друг друга без слов. Лишь иногда Штромм, отдавая карточку — распоряжение, давал курьеру краткие пояснения: «Брянские рельсы лот в четыреста тридцать акций берём… Котировку лота в тысячу акций Франко — Русского завода поднимаем на десять копеек…».

В торговом зале, хорошо видимом из брокерской конторы, царило сосредоточенное оживление. Почти в полном молчании солидного вида мужчины подходили к распорядителю с листками — заявками, отдавали их и отходили в сторону, уступая место другим. Некоторые переговаривались, но на ходу, почти не задерживаясь. Люди выглядели солидно; каждый знал своё дело и не мешал другому.