Книга Парадокс Вазалиса - Рафаэль Кардетти

Сорель повернулся к Штерну.

— Эрик сказал, что парковые датчики были выведены из строя. Нужно будет просмотреть записи с камер слежения; возможно, на них обнаружится что-нибудь интересное. Позже я сам займусь этим. Впрочем, учитывая тот факт, что они связаны с датчиками и обычно включаются в одно с ними время, это вряд ли нам что-то даст.

— Делайте все, что считаете нужным, — сдержанно проговорил Штерн.

Сорель не довольствовался этим ответом. Лицо его перекосилось от гнева. Сделав шаг в направлении Штерна, он выдохнул и, дрожа от негодования, прошипел:

— Сколько месяцев я вам твержу, что нужно привлечь больше людей, но вы меня не слушаете…

— Эрика и Франка мне вполне достаточно. Даже если бы у нас было на десять охранников больше, грабитель проник бы в дом тем же способом. Не сработала электронная защита — внешние датчики и сигнал тревоги. Дело не в людях.

— С тем бюджетом, каким вы располагаете, несколько дополнительных охранников лишними не будут, что бы вы там ни думали. Вы играете с огнем.

— Я уже сказал — нет. Считайте этот ответ окончательным. Всю ответственность за последствия я беру на себя. Как всегда.

Губы Сореля сложились в недовольную гримасу сомнения.

Поставить во главе Фонда Штерна было серьезной ошибкой. Сорель и по сей день не мог понять, зачем его руководителям понадобилось сотрудничество с торговцем. Не мог понять он и того, почему наделили старика всеми исполнительными функциями. Еще когда Фонд только зарождался, он, Сорель, высказывался против этого проекта. Он не видел смысла в самом создании подобной структуры и опасался, что в конце концов она станет неуправляемой. Так и случилось. Но его начальство пришло в восторг при мысли о том, что теперь оно сможет действовать там, где теоретически, ни возможности, ни права действовать не имело. Боссы ухватились за предложение Штерна, не оценив практических трудностей, которые оно, это предложение, влекло за собой.

Да, они получили выход на другой континент, но только не возможность вести там дела по своему усмотрению. Фактически Штерн имел полную свободу действий в том, что касалось принятия важных стратегических решений. А оперативные агенты вроде Сореля шли сзади и убирали за ним дерьмо.

В кабинет вошла Нора.

— Уже здесь, мсье Сорель? У вас усталый вид. Как говорится, в гроб краше кладут.

— Я спал, когда вы мне позвонили.

— Примите мои поздравления. Ваша система безопасности оказалась весьма эффективной, — поддела его Нора.

— Благодарю… А теперь отвалите. Оставьте меня в покое, слышите? Если бы ваш патрон прислушивался время от времени к моим советам, вы никогда не знали бы подобных неприятностей.

Атмосфера в комнате вновь накалилась. Сорель, подождав, пока воцарится полная тишина, ткнул в Валентину пальцем.

— И вообще, если бы эта дурочка не сболтнула, что рукопись находится здесь, ничего бы этого не произошло.

От изумления Валентина даже открыла рот.

— Что за вздор вы несете? Я никому ничего не говорила!

Сорель вытащил из кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и протянул ей.

— Прочтите. Может быть, это освежит вашу память.

Валентина пробежала текст глазами и нервно скомкала листок. Лицо ее потемнело от злости.

— Хьюго… Грязный ублюдок…

17

Человек выглядел просто ужасно: голова свесилась на бок, лицо исхудавшее, выпавший изо рта язык покрыт комковатой пеной. Тело с вывихнутыми, неимоверно тонкими конечностями, казалось, трепетало, словно листок на ветру; закрепленный между ключицами крюк для туш, благодаря которому оно держалось подвешенным к потолку, явно нес в себе некий скрытый художественный смысл.

Рядом, в петлях, болтались два других мертвеца, тела которых тоже несли следы лишений и истязаний. Глядя на них, можно было сказать, что смерть стала для них милостью. Казнь лишь приблизила на несколько дней неизбежный конец.

Это кошмарное зрелище вызывало у присутствующих одну и ту же реакцию: в первые мгновения они проходили мимо, не только не обращая внимания на тела, но даже не понимая, что именно им показывают.

Потом они начинали различать очертания трех силуэтов, которые постепенно выступали из глубины зала, оформленного в серых и бежевых тонах. Смысл происходящего доходил не сразу, секунд через десять, и тогда выражения лиц менялись коренным образом. Натянутые улыбки сменялись гримасами отвращения и ужаса.

Зоран Музич хватил через край. Его представление о концентрационных лагерях оказалось реальным до жути. На светском рауте, посреди птифуров и женщин в вечерних платьях, контраст был поразительным.

Алекс Кантор, директор галереи, где работала Анна, назвал экспозицию «Преображение человеческого тела под воздействием боли» — по крайней мере, так она была представлена в роскошном каталоге, любезно предложенном присутствующим.

Рядом с творением Музича висело огромное гримасничающее «Лицо» Ян Пей-Минга, датируемое началом девяностых. Несколькими метрами далее расположился «Святой Себастьян» Пьера и Жиля. Пронзенный пластиковыми стрелами красивый юноша смотрел в объектив фотоаппарата с томным, лишенным какой-либо двусмысленности выражением. В центре зала корчился от боли в странном синем платье «Умирающий раб» работы скульптора Ива Кляйна.

В целом экспозиция была организована весьма умело — отсутствие оригинальности компенсировалось широтой представленных имен: хорошо известные широкому кругу любителей искусства мастера соседствовали с многообещающими молодыми талантами. По различным причинам и на разном уровне, все они воплощали дух провокации, на который столь падки в большинстве своем коллекционеры.

Ответственная — помимо много прочего — за связь с общественностью, Анна справилась со своими обязанностями «на отлично». Она пригласила весь цвет потенциальных покупателей, а так же тех, к чьему мнению прислушиваются на светских ужинах. Можно было держать пари, что на следующий день открытию выставки будут посвящены первые полосы всех специализированных газет, благо сама галерея располагалась в прямо-таки идеальном месте — между бульваром Сен-Мишель и Сеной, в двух шагах от церкви Сен-Жермен-де-Пре.

По истечении четверти часа Давид начал уставать от созерцания заурядных мещанок с безупречно уложенными волосами, издававших чересчур восторженные возгласы при виде изможденных трупов Зорана Музича. Он подошел к одной из сотрудниц галереи, которая держала поднос со спиртными напитками.

После разговора с деканом требовалось расслабиться. Он опрокинул одну за другой две водки с апельсиновым соком, смущенно улыбнулся хостессе, возвращая пустые бокалы на поднос, и тотчас же взял еще один.

От резкого притока алкоголя в вены ему стало гораздо лучше. С бокалом в руках он принялся прохаживаться среди гостей.