Книга Тульский - Токарев. Часть №2 - Андрей Константинов

— Я этого не люблю, ты знаешь, но… Вроде, ты говорил, его кой-кто в харю знает?

— Есть такое дело, — подтвердил Токарев. — Харламов?

Степа ковбойским жестом показал, что все о’кей и, имея в виду, естественно, Тимова, отрапортовал:

— Псевдоним Короткий, парень-умница, запомнил его идеально. Хотя особых примет у выродка действительно нет. Такому в «наружке» хорошо работать.

— И все? — с деланным безразличием поинтересовался Петров-Водкин. Токарев-старший глянул на сына и ответил:

— Чего уж тут скрывать. Варшава разглядел его неплохо.

— Во, как! — гоготнул Боцман.

— Да-а, — почесал голову Лаптев. — С Варшавой-то, конечно, не очень-то с руки композиционные портреты составлять…

Артем кашлянул и сказал почти уверенно:

— Я постараюсь его уговорить.

— Во, как! — заржал в голос Боцман, глядя в потолок. Артем в его сторону тоже избегал смотреть.

Токарев-старший скривился как от зубной боли:

— Ну, правда, хватит! А Варшава — я тоже уверен — поартачится-поартачится, а для святого дела нажмет себе на горло… Так что доводы твои и сомнения, Лаптев, принимаются — но вы вот еще для чего нужны: есть бездонная задача — от 1-й до 20-й линии и от Среднего до Большого… Вот эту площадь надо окучить, то есть сделать обход жилмассива. Я знаю, что это невозможно, а сделать все равно надо. И работать по приметам. Единственный плюс — я практически уверен, что коммуналки нам не нужны — этот фрукт из богатенькой семьи… Я так думаю…

Лаптев с Петровым-Водкиным переглянулись, но промолчали, и Василий Павлович это оценил:

— Это хорошо, что вы молчите… Спасибо. Ребята, милые, выносливее и наблюдательнее вас никого нет и быть не может! В ваше полное распоряжение — Артем, Харламов и Тульский, когда прочухается… Как он, кстати?

Артем, поняв, что вопрос адресован ему, кивнул:

— Начинает ходить понемногу. Медицина уверяет — жить будет. Организм крепким оказался.

На эту тему реагировать смехом никто не стал — все хорошо знали, из-за чего Артур сошел с катушек.

— М-да, — вздохнул начальник ОУРа. — В общем так, Лаптев, если молодежь хоть пикнет, хоть стон испустит — пристрели их… Ну скажи хоть что-нибудь, Лаптев!

— А что тут скажешь, — вздохнул Лаптев. — Стаканом тут ты, Палыч, не отделаешься…

Токарев-старший чуть заметно улыбнулся — если Сергей сказал про стакан, которым не отделаться — значит, он будет расшибаться в лепешку по-настоящему…

Василий Павлович еще раз оглядел всех и подвел черту:

— Ну что, мужики — с Богом, что ли… Вроде, все сказали… Я только пару слов хотел еще — про то, как я лично себе этого Невидимку представляю: годков ему, значит, столько, сколько и Артему, ростом он поменьше, можно сказать — невелик рост, худощавый, но жилистый… вернее — скорый такой от злости, белобрысо-белесый, но прическа точно аккуратная, глаза… глаза, как уже неоднократно упоминалось — никакие, а потому неприятные… Он, скорее всего, мамочкин сынок, папаня или умер или ушел — какой-нибудь торговый хрыч… Может, еще и помогал, первое время, как ушел — но меньше, чем новому сыночку, ну, от новой бабы… Живет в отдельной квартире и не на первом этаже, книжки почитывает, а если учится — то хорошо… Мамуля в нем души не чает… Все… Остальное — уж совсем романтизм.

Когда Токарев-старший закончил, все еще некоторое время молчали, удивленно переваривая услышанное — включая, кстати, и Артема, который никак не ожидал от отца таких вот психологических зарисовок, доказывавших, что о Невидимке он думал все эти годы гораздо больше, чем показывал сыну… Расходились с настроением не то, чтобы веселым, но по-боевому злым. Петров-Водкин на выходе не удержался от «последнего желания» перед началом их с Лаптевым «каторги»:

— Станишники! Об одном прошу — если кто этого урода случайно первым возьмет — не убивайте сразу, дайте хоть пару раз нагайкой приложиться за мучения…

Выйдя из здания РУВД, Лаптев подмигнул Петрову-Водкину:

— Чего тянуть? Сразу и начнем: тама — мое и Токарева, а тама — твое и Харламова! Поперло!

Харламов вздохнул мученически и хитро глянул на Токарева-младшего:

— Тема, а пацаны, если надо, прикроют? Степа намекал на контакты с боксерами, которые уже почти превратились в «братву».

— Прикроют и накроют! — не моргнув глазом ответил Артем.

— Чего приуныли? Нам ли отступать? А?!!! — взвился соколом от непосильной задачи Лаптев. Петров сделал рукой отмашку, выпучил глаза и тихонечко завел:

— Поу-ли-цеходи-ла… боль-шая крокодила…

— Она, она зеленая была!!! — грянули все хором…

В тот день две «двойки» обошли по три двора — получив «на выходе» лишь гудящие от усталости ноги и одуревшие вконец головы…

Богуславский, вернувшись после «координационного совещания» к себе в ГУВД, собрал в 7-м отделе не только всех сотрудников, но и подтянул еще из районов группы по карманным кражам: народу набралось прилично. Всем им Богуславский сказал:

— Мне нужны любые эпизоды, которые вы только сможете вспомнить, где происходили «кидки» — не типичные… ну, не общеуголовные… талантливые, может быть — с убийствами… В общем — все нестандартное. Вопрос серьезнейший, попрошу отнестись к нему как к своему родному. За информацию, представляющую оперативный интерес, я лично буду отстаивать любые премии и поощрения у начальника ГУВД. Лично! И еще, братцы… поскребите по сусекам: у агентуры, у коллег… может, кто-то что-то вспомнит — нужен человек… молодой, подлый, умный, не судимый, не стоящий на профучетах, совершающий подставы грамотные, если хочет убить, то часто действует чужими руками, но может и сам, вот в таком разрезе. Результаты — мне письменно, чтобы я не сошел с ума от разговоров. Справки можно писать и неформальным языком — если что, я переспрошу. Короче — выручайте!

И около шестидесяти ушлых оперов разошлись, озадаченно почесывая затылки. А шестьдесят оперов — это сила…

…Боцман же, вернувшись из кабинета Токарева в свой собственный, достал со шкафа несколько картонных коробок из-под женских сапог и туфель. В них находились сотни карточек с фотографиями блатных и ранее судимых. Он вывалил все на стол и диван, открыл бутылку портвейна и налил себе стакан. Потом медленно всосал его. Пригладил седеющий ежик на голове. Вздохнул и стал вспоминать, перебирая и раскладывая карточки в разные стороны. Перед Боцманом проплывали истории, драмы, оперетки и триллеры. Старый опер то ржал, как пьяный, услышавший пошлый анекдот, то сопел и хмурился — все зависело от конкретной фотографии, которую он брал в руки. К вечеру Боцман зашел в гастроном, прикупил целую сетку портвейна и побрел к своему корешу, OOP[5]Кувшинову, по прозвищу Кувшин. Кувшин родился в 1929 году и имел восемь судимостей, начиная со страшного 1942 года. В свое время Боцман жил с ним на одной лестничной клетке, и Кувшинов состоял у опера под надзором как особо опасный рецидивист. Они познакомились, а потом и подружились. Боцман нес в сетке, кроме портвейна, еще и белую канцелярскую папку на тесемочках, в которой были десятки нужных для беседы фотографий. Кувшина боялись многие, а он испытывал смесь уважения и страха к Боцману — который, кстати, когда-то занимался гиревым спортом.