Книга Удивительное путешествие Помпония Флата - Эдуардо Мендоса

Когда мы пришли в дом Иосифа и Марии, там уже было много народа, и нас встретили с любовью и ликованием. Мы увидели Захарию, Елисавету, Иоанна и юношу атлетического сложения, который был приговорен к смерти вместе с Иоанном и чье появление на крепостной стене произвело такую суматоху. Во время ужина он сообщил, что полное имя его — Иуда Бен-Гур, что он не имеет ничего общего с бунтовщиками и единственная его страсть — гонки квадриг. Между тем неуемного Иоанна — вернее, его убеждения — заточение и приговор словно бы переменили. Вернувшись нежданно для себя в мир живых, он задумал удалиться в пустыню, где будет прикрывать наготу одеждой из верблюжьего волоса, питаться акридами и диким медом и откажется от вина. А мы выпили за успехи обоих юношей на избранном тем и другим пути, и вечер прошел в добром веселье, которым, как говорят, умеют наслаждаться лишь в бедных семействах.

По завершении трапезы я воспользовался случаем и попросил Иосифа прояснить для меня кое-какие детали той истории, в которую мы оба были вовлечены, поскольку, хотя дело и разрешилось самым благоприятным из всех возможных образом, я как философ не мог смириться с тем, что мне придется уехать, так и не узнав последних подробностей, на что плотник ответил так:

— По правде сказать, Помпоний, ты заслужил разъяснения, ибо проявил себя человеком скромным и верным. Выйдем же во двор, и там я постараюсь приподнять завесу над некоторыми тайнами, хотя и должен предупредить тебя, что не в моей власти ни раскрыть их во всей полноте, ни поведать об истинной причине моего упорного молчания.

Мы вышли вдвоем во двор и устроились на каменной скамье под звездным небом нежной ночи. И тогда Иосиф сказал:

— Несколько дней спустя после того, как Иисус родился в яслях, в том же неприглядном месте нас навестили три благородных мужа в богатых одеждах, сказавших, что явились они с Востока. У одного была совсем седая борода, у второго — белокурая, а третий был черен лицом и безбород. Они оставались с нами лишь короткое время и отбыли, принеся в дар младенцу золото, ладан и мирру. Вскоре пришел час возвращаться в Назарет, но я — по причинам, коих не желаю касаться, — изменил свое первоначальное намерение и решил отправиться вместе с семьей в Египет. Однажды, когда солнце уже катилось к закату, на пустынной дороге нас догнал разбойник, за которым шла ужасная слава. Он прознал, что мы везем с собой в мешках на осле золото, и несся за нами от самого Вифлеема. Он отнял наше золото, а потом, как было у него заведено, хотел убить нас. Я стал молить его не делать этого, и он со злобным смехом спросил: «Неужто есть у тебя какой-нибудь способ помешать мне, ведь ты всего лишь дряхлый старик, а сопровождают тебя слабая женщина, новорожденный младенец и осел?» На что я ответил: «Я не могу убедить тебя посредством силы, но могу предложить то, что окажется куда выгоднее, нежели тройное убийство». Душегуб глянул на меня с любопытством и спросил, что же такое я готов дать ему в обмен на наши жизни. Я ответил: «Твою жизнь. Если ты отпустишь нас, не причинив вреда, я обещаю тебе безнаказанность». Его жестокое сердце не дрогнуло, но в уме разбойника мелькнул слабый луч света — он принял договор и отпустил нас.

Мы обосновались в Египте, земле тучнообильной и гостеприимной. Лишившись золота, я вынужден был искать заработок, чтобы нам было на что жить. К счастью, у нас осталась мирра, а она, благодаря своим сохраняющим свойствам, очень высоко ценится среди тех, кто занимается изготовлением мумий. Продавая мирру, я завел знакомство со строителями склепов, а так как я умел, опытен, честен и трудолюбив, они дали мне работу. Таким образом я добился вполне обеспеченного существования для себя и своей семьи.

По прошествии нескольких лет отпала причина, державшая нас в изгнании, и мы возвратились в Назарет. Благодаря тому, что я скопил в Египте, мне удалось вновь наладить свою старую мастерскую, ко мне вернулись заказчики, а затем постепенно угасли и сплетни, гулявшие вокруг нашей семьи. Тем временем Иисус рос и мужал, набираясь ума и обретая Божью благодать. Так все и шло до того дня, пока не явились за мной, чтобы я выполнил мелкую починку в доме богатого человека по имени Эпулон. Увидав его, я тотчас понял, что передо мной стоит тот самый разбойник, который отобрал у нас золото волхвов, когда мы бежали в Египет. Эпулон тоже узнал меня и сильно испугался, потому как теперь он зависел от меня, а не наоборот, но тотчас напомнил мне наш уговор. И я ответил, что, будучи человеком слова, не намерен предавать его. Эпулон вроде бы успокоился, вполне положившись на меня, однако, как он сам мне рассказал, недавно ему приснились тревожные сны — их, как и мое неожиданное появление в его доме, он посчитал знамением. Поэтому Эпулон задумал бежать, но для осуществления плана ему понадобилась моя помощь. За годы, проведенные в Египте, я изучил тонкости тамошних погребальных обрядов; а надо сказать, что знатные египтяне, и в особенности фараон, самыми хитрыми способами стараются защитить захоронения от грабителей, ведь если погребенных лишат тех сокровищ, которые ставятся рядом с телами, они будут навечно обречены на нужду. Воспользовавшись своими познаниями, я придумал и построил гидравлический механизм, способный отодвинуть камень от входа в пещеру через три дня после погребения. Когда меня схватили и обвинили в убийстве, я догадался о хитрой уловке, замысленной мнимым Эпулоном, и тем не менее не мог никому рассказать о его злодействах, не нарушив данного слова. Остальное ты уже знаешь сам.

— Это и вправду необычная мысль, — признал я, — три дня провести в пещере, а потом воскреснуть. Разве кто-нибудь способен в такое поверить? В любом случае твои разъяснения, Иосиф, проливают свет на кое-какие вопросы, но в равной мере затемняют другие. Во-первых, мне непонятно, как мог ты пообещать разбойнику Тео Баласу, что он всю свою жизнь проживет безнаказанным, если в силу известных особенностей его ремесла он подвергался постоянным опасностям? И почему он принял договор, хотя в те времена тот должен был представляться ему столь же нелепым, каким сегодня кажется мне?

— Этого я не могу тебе сказать, — вздохнул Иосиф. — Наверное, ты должен просто поверить.

— Нет, — возразил я, — что угодно, но только не вера. Вера не входит в мою методологию. Доверчивость — сколько угодно. Право на ошибку — тоже, потому что ошибки неизбежны, а их осознание является прямой дорогой к истине и поводом для всякого размышления. Но только не вера. Тут мы с тобой занимаем непримиримые позиции. Мало того, я даже не могу уважать твою позицию, хотя ради нее ты и готов был принести в жертву собственную жизнь. Но не бойся, доказывать свою правоту я не стану. Кроме того, уже поздно, и мне пора идти.

— Сперва и ты ответь на один мой вопрос, — сказал Иосиф. — Как ты сумел догадаться, что саркофаг пуст? Гордыня относится к числу смертных грехов, но моя гордость, гордость плотника, все же задета.

— С удовольствием отвечу тебе. Посетив в последний раз дом Зары-самаритянки, уже после ее смерти, я случайно нашел там ключ, который сперва посчитал ключом от тамошней двери, но он не подошел к замку. Так как ключ был новым, я предположил, что он от библиотеки Эпулона, и это тот самый ключ, который исчез с места преступления. Но какой смысл был бы убийце нести его в дом Зары, а не избавиться от него тотчас же без следа, скажем, закопав в землю или бросив в глубокий колодец? Все просто: Лалита унесла ключ с собой, покидая библиотеку через окошко, после того как Эпулон заперся изнутри. Когда я понял это, выводы стали вытекать один из другого. Понимаешь?