Книга Талисман из Ла Виллетт - Клод Изнер

В комнате было три китайских вазы: ключ оказался во второй. На крученом кольце висел крошечный золоченый единорог. Виктор преисполнился почти детской радости, но тут же задался вопросом: ключ у него есть, но к какому замку он подходит?

Мебель обступала его враждебной стеной. Неужели придется-таки обшарить все углы и закоулки? Виктор уныло кружил по последнему обиталищу покойного барона. Какая бы участь ни ожидала того, кто носил в этом мире имя де Лагурне, пережитые им муки, пристрастие к эфиру, оккультизму и деньгам и даже побудительные мотивы преступления, положившего предел его дням, вместе с последним вздохом стали достоянием потустороннего мира. А что, если насмешливый призрак наблюдает сейчас за Виктором, который, как белка в колесе, мечется по комнате?

На переднем плане гобелена Жуи[60]были изображены пастушки с бледно-голубыми овечками, из уходящей к горизонту рощи выезжали на опушку влюбленные мушкетеры. У Виктора закружилась голова, и он замер. Что-то тут было не так. Он вгляделся в стену напротив окна и наконец понял, что именно привлекло его внимание: одна из овечек отражала свет. Он подошел, не сводя глаз с блестящего предмета. Замочная скважина! Он поднял лампу, кончиками пальцев обвел прямоугольник размером метр пятьдесят на семьдесят сантиметров, простучал его и понял, что с другой стороны — пустое пространство.

Виктор повернул ключ, увидел перед собой коридор, взял свечу и головой вперед шагнул в темный проход. Метра через два он наткнулся на перегородку. Огонек свечи вздрогнул и погас. Виктор решил вернуться, но понял, что попал в ловушку. Чтобы снять напряжение, он соскользнул на пол и тут же почувствовал тошноту.

Ему тогда было семь лет. Отец стоял над ним — огромный и грозный. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. За какое преступление его могли посадить в подвал? Подвал, темнота, одиночество. Он этого не вынесет, он умрет.

Виктор сидел, упираясь подбородком в колени, и судорожно шарил по карманам в поисках зажигалки. Фитиль свечи загорелся, закоптил, и пламя метнулось из стороны в сторону. Легкое дуновение воздуха коснулось лба Виктора.

— Боже, сделай так, чтобы…

Воздух проникал через щель в деревянных панелях. Виктор приложил руку к стене и услышал щелчок. Панель отъехала в сторону.

Пригнувшись, Виктор пересек тамбур и оказался в кабинете, заваленном грудой разнородных предметов. Свет проникал в это помещение через слуховое окно. Первым, что бросилось в глаза незваному гостю, были книги и бесчисленные единороги из бронзы, мрамора, аметиста, хризопраза и глины. Постепенно глаза Виктора привыкли к тусклому свету, и он заметил, что некоторые статуэтки разбиты. Его затошнило от какого-то странного запаха. Уж не попал ли он, часом, в брюхо переваривающего обед единорога? Тут он заметил коричневатые пятна: они были повсюду — как проказа, как оспины на лице. Виктор пригляделся и понял, что это запекшаяся кровь. Горло у него перехватило спазмом. Брызги были повсюду — на полу, на ковре, на стенах… Виктор посветил свечой на переплеты книг: «Основы алхимии» Бертело, трактаты Николя Фламеля, Альберт Великий, Элифас Леви, Роджер Бэкон, Бэзил Валентайн, Парацельс, Гельвеций — все в омерзительных бурых пятнах.

— Какая жалость, это оригиналы, и они погибли, — пробормотал Виктор.

Пламя свечи отразилось от поверхности овального зеркала в раме, украшенной листьями аканта, и на миг ослепило Виктора. Он моргнул и прочел написанные печатными буквами слова:

В память о брюмере и ночи мертвых

Луиза

Он случайно задел столик, и единороги посыпались на пол. Виктор поймал несколько медальонов: все они были точной копией талисмана Мартена Лорсона. Зловещая тайна, которую они с Жозефом никак не могли разгадать, начинала проясняться: медальон из Ла Виллетт — явно из коллекции убитого Эдмона де Лагурне, а вот Луиза… Нет, она не могла оставить это непонятное послание. Так кто же написал слова на зеркале? Загадочная мстительница Софи Клерсанж? Эрманс Герен? Хромой? Миллионер? Человек с квадратным лицом? Виктор взглянул на ключ от кабинета, словно опасался, что и на нем окажется пятно крови, как в сказке о Синей Бороде, потом сунул его в карман и попытался открыть слуховое окошко, чтобы глотнуть свежего воздуха. Шпингалет заело, он отступил назад, наткнулся спиной на дверь, через которую вошел, и она захлопнулась, прежде чем он успел ее придержать. Виктор собрался с духом и начал методично обыскивать комнату в поисках скрытого механизма. Задев ногой кочергу, он нагнулся и увидел под одной из полок деревянные стружки. Там оказалась вторая дверь, замаскированная фальшь-переплетом. Он надавил ладонью, и она сразу поддалась.

Виктор оказался у винтовой лестницы в коридоре, провонявшем цветной капустой. При мысли о еде его снова затошнило. В полубессознательном состоянии он спустился по ступеням и вышел к кухне, где возилась служанка. Девушка схватилась за сердце.

— Как вы меня напугали…

— Предупредите вашу госпожу, что я ухожу.

Баронесса де Лагурне не захотела беседовать с гостем в присутствии подруг и увлекла его на лестничную площадку. Она припудрила лицо и выглядела почти нормально: только вялые интонации выдавали ее нездоровое пристрастие к наркотику.

— В то утро у вашего мужа было много посетителей?

— Три или четыре человека, — уклончиво ответила она.

— Я прочел в газетах, что вы отказались от вскрытия. И правильно сделали.

— Я также не желаю, чтобы полиция обыскивала дом.

— Вот это я нашел рядом с кроватью, — сказал Виктор, протягивая ей ключ. — Пожалуй, будет разумно закрыть доступ в комнату.

— Тайный кабинет… Спасибо, — прошептала она.

— Я бы хотел прийти на похороны.

— Погребение состоится завтра, в десять утра, на кладбище Монпарнас, в семейном склепе. Соберутся все верные соратники мужа, будут плакать, произносить высокопарные речи, хотя ни один не питал к нему искренне дружеских чувств. Все они безумцы, и худший из всех — Гаэтан.

— Я приду с Софи… Софи Клерсанж.

— Софи? Одна из ваших побед? Или ее сердце покорил Эдмон?

Виктору показалось, что баронесса искренне удивлена, и он откланялся, но прежде все же счел нужным уточнить:

— Это молодая дама, она интересуется «Черным единорогом».

— Буду рада снова вас увидеть, мсье. Вы не похожи на… других.

Виктор направился к стоянке фиакров. «Печально, — думал он, — что морфий оказывает на европейцев, особенно на женщин, влияние столь же пагубное, как опиум на китайцев». Неожиданно он заметил толстяка в старом коричневом костюме и потертом котелке, который неторопливо шел по тротуару, переваливаясь с ноги на ногу. Это был Исидор Гувье, флегматичный, но проницательный репортер «Пасс-парту».

— Мсье Гувье! — крикнул Виктор.