Книга Шесть дней любви - Джойс Мэйнард

— Давай займемся сексом, — предложила она. — Опыта у меня нет, зато нас тянет друг к другу неведомая сила.

Элеонор уже снимала трусики. Бордовые, с красными сердечками.

Сколько впустую мечтал о сексе, а теперь появилась реальная возможность, и я не мог. В парке не было ни души, но спокойствия я не чувствовал.

— По-моему, нам нужно получше узнать друг друга, — сказал я.

К моей огромной досаде, вместо нового низкого голоса прорезался писк шестиклашки.

— Не бойся, я не забеременею, — заверила Элеонор. — Месячные у меня давным-давно пропали. Другими словами, зрелых яйцеклеток во мне сейчас нет.

Рука Элеонор легла на пенис. Она держала его, как кинозвезда — статуэтку «Оскара». Или как держит микрофон корреспондент местных новостей, ведущий репортаж с места событий. Скорее, как корреспондент.

— Понимаешь, что случится, если не заявишь на того парня? — спросила Элеонор. — Тебя увезут, и мы больше не увидимся. Я застряну в средней школе Холтон-Миллса без единого друга и, наверное, вообще перестану есть. Тогда меня снова отправят в клинику к анорексичкам.

— Не могу, я недостаточно взрослый, — заявил я, не веря собственным ушам. — А мама с Фрэнком делают правильно. Они не виноваты, что нет другого выхода.

— Ты жертва иллюзий, — процедила Элеонор, натягивая трусы. Ее тощие ноги напоминали куриные лапы. — Я сразу поняла, что ты придурок, но думала, у тебя есть шанс. Теперь вижу — ты просто идиот.

Элеонор уже расправила платье. Она стояла надо мной, отряхивалась от пыли и заплетала растрепавшиеся волосы.

— Неужели я считала тебя классным? Ты не преувеличивал, ты впрямь лузер.

В тот вечер мы ужинали «Капитанами Энди». Рыбных полуфабрикатов накопилась такая уйма — казалось правильным использовать хоть что-то.

За столом сидели молча. Мама налила себе бокал вина, потом еще один, а вот Фрэнк не пил. В какой-то момент я встал, унес тарелку в гостиную и включил телевизор. Актеры в костюмах изюминок плясали вокруг огромной миски с цельнозерновыми хлопьями.

Почти весь багаж Фрэнк с мамой уже уложили в машину. Решили выезжать утром, но сперва остановиться в банке. По сути, вопрос оставался лишь один: какую сумму может снять мама, не вызвав подозрений? Пригодится каждый цент, но забирать слишком много рискованно, а как приедем в Канаду, к счету не притронешься. Любая попытка снять деньги мигом насторожит власти.

Усталости не было, но к себе я поднялся рано. Комната практически опустела — лишь на стене висели постер «Звездных войн» и сертификат двухлетней давности о том, что я играл в Малой лиге. Вещи, которые в Канаду не поедут, то есть большую их часть, мы сложили в коробки и оставили у контейнеров секонд-хенда. Маме не хотелось, чтобы в наших вещах потом шарили. Лучше сдать их в секонд-хенд, чтобы никто не знал, откуда они.

Я пытался читать — не читалось. Мысли вертелись вокруг Элеонор, ее загорелых ног, острых ребер и локтей, давящих мне на грудь. Я пробовал думать о других — об Оливии Ньютон-Джон, о кузине Дейзи из «Придурков из Хаззарда», о Джилл из «Ангелов Чарли», о сестре из «Счастливых дней», о девушках мягче и дружелюбнее, но видел лицо Элеонор и слышал ее голос:

«Смотри, я эрекцию у тебя вызвала».

«Придурок».

«Идиот».

«Лузер».

Чуть позже поднялись мама с Фрэнком. Прежде я слышал их шепот, порой сдавленный смех. Она расчесывала волосы ему, он — ей. Потом плеск воды в душе. Как они ласкаются, я не слышал, но представлял себе. Однажды уловил шлепок, а за ним — взрыв смеха.

— Прекрати!

— Тебе же нравится.

— Ага.

Тем вечером ничего подобного из маминой спальни не доносилось. Скрипнули пружины — мама с Фрэнком улеглись, и повисла тишина. Ни тебе ударов в изголовье, ни стонов, ни птичьих криков.

Я ждал хоть тихих признаний в любви, но не дождался. Даже дыхание затаил, но слышал лишь удары своего сердца. Как же мне не хватало их шепота:

«Адель! Адель! Адель!»

«Фрэнк!»

«Адель…»

Настежь раскрыл окно, но, видно, барбекю и вечеринки у соседей уже закончились. И бейсбол никто не смотрел — значит «Ред сокс» тем вечером не играли. На улице погасили свет, я видел лишь голубоватое сияние электромухобойки Эдвардсов и слышал слабое жужжание, когда комар врезался в сетку.

ГЛАВА 20

Среда. В то утро никакого кофе: кофейник мама упаковала. Никаких вареных яиц.

— По дороге перекусим, — пообещала она. — На шоссе выберемся и устроим привал.

Бывает, спросонья не разберешь, что к чему. В то утро получилось именно так. Я проснулся в пустой комнате и не сразу сообразил, где нахожусь. Через мгновение вспомнил.

— Мы уезжаем, — сказал я, не обращаясь ни к кому.

Просто хотелось услышать эти слова.

Голос звучал непривычно, ведь комната опустела: вещи собрали, ковер свернули. На столе лежал конверт с письмом папе. Больше не было ничего.

Шел дождь, небо потемнело до тусклого сизого цвета. Я подумал о коробках с вещами, которые накануне вечером мы оставили у секонд-хенда: наверняка размокли. Впрочем, хорошо, что жара наконец спала.

Кто-то принимал душ. Раз насвистывает, значит это Фрэнк. Я спустился вниз. Было очень рано, часов шесть, не больше, но я уже слышал мамины шаги. Ее саму я обнаружил у кладовой. Она надела клетчатые брюки, которые не носила чуть ли не с моего рождения. Значит, за последнее время сильно похудела.

— У меня плохие новости.

Интересно, какие новости для нее плохие? Точно не такие, как для нормальных людей.

— С Джо беда. Я хотела вынести его клетку к машине, а он не шевелится. Лежит неподвижно.

Я бросился в кладовую.

— Джо просто устал, — сказал я. — Он не любит бегать в жару. Вчера я заглянул к нему пожелать спокойной ночи, он вовсю нюхал мою ладонь.

Джо лежал на газете. Раскрытые глаза смотрели в пустоту, лапы он вытянул вперед, как супергерой в полете, хвост спрятал под себя, а пасть приоткрыл, словно хотел что-то сказать.

— Это вы его убили, — процедил я. — Вы вдвоем. Не хотели брать и решили от него избавиться.

— Ты так не думаешь, — сказала мама. — Ты не веришь, что я на такое способна. И Фрэнк тоже.

— Неужели? Если правильно помню, из-за него погиб его собственный ребенок.

Во дворе светлее не стало. От дождя земля раскисла и прилипала к лопате. Пока рыл могилу Джо, я передумал насчет полиции. Не из-за цацек из «Скаймолла», а чтобы наказать их обоих. Именно это я и сделаю, если заявлю на Фрэнка.

— Генри, клянусь, я не причинила бы боль тому, кого ты любишь, — твердила мама, семеня за мной во двор.