Книга У нас убивают по вторникам - Алексей Слаповский

— Какие ты ужасы говоришь, — поежилась Маша.

— Это не я, это Ольга думала такие ужасы.

— И выбросилась в окно? — предположил Галкин.

— Дослушай, — попросила Людмила. — Следующие ее мысли были еще страннее. Она сказала себе, что прыгать не обязательно, а можно просто тихо уйти, уехать, за день­ги подпольно изменить себе внешность, купить документы

и начать жить другой жизнью. Выйти опять замуж, родить другого ребенка, можно мальчика.

— Зачем? — не понимал Галкин.

— Глупость какая-то, — поддержала Маша Галкина, что бывало крайне редко.

— Я не говорю, глупость или нет, — сказала Людмила, — я просто рассказываю, какие у Ольги были мысли. И они на этом не кончились. Она посмотрела на спящего мужа и вдруг подумала: вот в ком причина всего. Потому что у настоящих людей жизнь идет в русле развития, а Георгий и сам, как засел на своей работе, так и сидит там и больше ничего не хочет, и Ольгу никак не стимулирует, чтобы она что-то поменяла.

— Плохо разве стюардессой? — спросила Маша.

— Да хоть королевой, но не каждый же день!

— Королева — это пожизненно, — сказал Галкин. — В Ан­глии вон королева, еще где-то. Как родилась королевой, так и все, амбец. И чем плохо-то? Ничего не делай, только указы подписывай. И делегации принимай.

— Как вы не понимаете! — воскликнула Людмила. — Даже королевой быть плохо, если ты сомневаешься, что ты королева, а не на самом деле какая-нибудь, быть может, я не знаю, спортсменка по плаванию или пусть даже хоть бух­галтерша, но четко. В смысле — на своем месте, тютелька в тютельку. Вы не сбивайте, вы слушайте. Я сама, конечно, тоже ужасалась, когда слушала, — оговорилась Людмила. — Потому что Ольга дальше вообще кошмар рассказывала. Я, говорит, смотрю на своего мужа и думаю: бьюсь с ним, бьюсь всю жизнь, и уже надоело, а бросить не могу, потому что как бы его люблю. А у него вон и в печени что-то нашли, и вообще. Он скоро сам от себя мучиться начнет. Сейчас вот ткнуть его ножом — и попадет он сразу в рай, если этот рай есть, и будет ему навсегда хорошо. А не попадет, все равно отмучается, потому что это не жизнь.

— Иди ты! — Маша махнула рукой и округлила глаза. — Неужели так и подумала?

— Так и подумала. А потом у нее было выпадение памя­ти. И она обнаружила себя, что уже сходила на кухню, но не помнит этого.

— А откуда же узнала, что сходила? — вставил вопрос Галкин.

— Оттуда, что у нее в руке был нож. И она стояла перед Георгием и думала, как поступить, куда зарезать Георгия, чтобы было быстро и не больно. И как потом потихоньку за­резать Настю, а потом себя. И освободить место для людей, у которых все, как у людей, и которые не задают никаких вопросов.

— То есть она с ума сошла? — догадалась наконец Маша.

— Ну в общем-то да.

— Все равно, — сказал Галкин. — Врет твоя Ольга. Хоть как человек с ума сойди, но чтобы мужа и дочь! Сочиняет она. Для красоты.

— Какая уж тут красота, — усомнилась Маша. — Но в са­мом деле, что-то тут не то. Ты уже много чего про эту свою Ольгу рассказывала — женщина, конечно, не без странно­стей, но не до такой же степени. Я даже представить не могу, что так бывает. Встала ночью, взяла нож и мужа дочерью. Я что-то даже в газете «Жизнь» такого не припомню.

— Да ничего она не сделала, — сказала Людмила. — Она опомнилась, пошла на кухню, позвонила в «Скорую помощь» и шепотом вызвала бригаду. За ней приехали, Ольга объяс­нила Георгию и Насте, что у нее приступ аппендицита, бес­покоиться не надо, все будет хорошо, только приступ на нервной почве, поэтому не удивляйтесь, если я буду в психо­неврологическом отделении. И ее увезли. Лечили, конечно, таблетками, но, главное, очень ей помог молодой кандидат психиатрических наук Евгений. Он подробно расспросил Ольгу о причинах ее срыва, та рассказала. Упомянула о сло­вах матери, свекрови и соседки. Евгений рассмеялся: «И вы из-за этой ерунды? Это ведь полная бессмыслица — насчет того, чтобы как у людей! Потому что люди-то все равно раз­ные. Даже если очень стараться, не получится жизнь, как у людей. И как не у людей тоже не получится, довольно много людей пытаются жить, как нелюди, но они ведь тоже люди, значит, только морочат себе мозги. Беда мне с вами! — ска­зал он после этого, покачав головой. — Лежит тут у меня жен­щина, она на фэн-шуе рехнулась. Это я так грубовато гово­рю, потому что вы-то намного здоровей, с вами такие слова можно. А она рехнулась. Где-то начиталась про этот фэн-шуй или насмотрелась в телевизоре, начала чудить. Сначала ме­бель переставляла, а потом выбрасывать начала. Все лишнее вообще. Выбросит, успокоится, а на другой день ей кажется, что опять всего полно. Короче говоря, избавилась в резуль­тате от всех вещей и от мужа, под руку он ей попался. Вот это, я понимаю, классический психоз, или, ненаучно говоря, поехала крыша». — «А у меня разве не поехала, — спросила Ольга, — если мне в голову такие страшные мысли пришли?» — «Нет, — ответил Евгений. — Да, слегка накренилась, но это поправимо. То есть, поймите, выкинуть все из квартиры, а она все выкинула, это ненормально, а захотеть время от времени, чтобы ваши близкие умерли, в том числе и с вашей помощью, это нормально. Просто надо себя контролировать, вот и все».

— И он это серьезно? — не поверила Маша.

— Ольга сказала, что вполне. А потом объяснил ей под­робно, уже без таблеток. И она все поняла.

— Поняла, что людей убивать можно? — хмыкнул Гал­кин.

— Нельзя. Но хотеть этого — ну не то чтобы можно, тоже нельзя. Но — нормально. Так у людей.

— Людмил, ты не заговаривайся! А то получится, что мы вот с Галкиным, если друг друга захотим убить, то нор­мальные, а если не захотим, то ненормальные?

Галкин хихикнул.

— Да ладно вам, — сказала Людмила. — Я чувствую, не дошло до вас.

— А я не обязан, чтобы до меня всякая глупость доходи­ла! — с гордостью сказал Галкин.

— Ну ты, умный! — обиделась Маша за подругу. — Иди лучше, за своим напарником присмотри. А то он работает, а ты тут лясы точишь.

Галкин хотел возразить, что он ничего не точил, а толь­ко слушал, но не стал связываться с женщинами, поднялся и пошел из купе.

Маша долго и задумчиво глядела в окно.

А потом посмотрела на Людмилу очень внимательно и спросила:

— Ты что, тоже считаешь, что такие мысли нормальные?

— Вообще-то да. Хорошие или плохие, вопрос другой. Но нормальные. У всех бывают.

— А я-то думала...

— Что?

— А то. Лет пять назад было. Пришел мой, ужинает. Щи хлебает. А шея у него такая морщинистая, красная, непри­ятная. Сроду я внимания не обращала, а тут прямо не могу, с души воротит. Нет, мужчина он вообще ничего, но шея какая-то — аж тошнит. Думаю — ужас, как он с такой шеей живет? А как я с ним живу? Ну вот... А у порога топор стоял. Мы же в частном доме живем. Дрова рубим, то, се. Короче, стоял топор. И я вдруг думаю: а сейчас как возьму, как вот рубану по этой красной шее. Меня от этой мысли прямо жа­ром обдало. Дура ты, что ли, сама себя говорю. А сама потя­нулась и топор взяла. Как у Ольги твоей получилось: ниче­го не помню. Только что прямо стояла — без топора, и вот опять стою — уже с топором. А как нагибалась, не помню. А он ест и ничего не подозревает. Вот. Тут я опомнилась. Топор обратно поставила, вышла на воздух. Полчаса про­дышаться не могла.