Книга Мужчина и Женщина - Юрий Андреев

Загрохотали отодвигаемые стулья, все началирасходиться. — Когда можно будет зайти? — спросила АлевтинаСергеевна. — К концу дня, пожалуйста. Я остался один, запер дверь и вскрылее письмо — не письмо, а поток любовной вулканической огнедышащей лавы! Доконца обеденного перерыва я ходил по своему кабинету, как тигр в клетке,ясности в моей смятенной душе не прибавлялось. Ведь этот созревавший где-то накраю сознания и неожиданно выплывший вперед «Берхстгаден-проект» потребует вближайшее же время особо частых деловых контактов с Алевтиной, которая должнаего детально обосновать. Какое уж тут уменьшение встреч? И как случилось, чтоон выскочил, будто черт из табакерки, будто кто-то без моего ведома решил сразуи круто ужесточить ситуацию? Архангелу или сатане это понадобилось?

Когда к концу дня она попросила разрешения войти, селанапротив меня и доложила пункт за пунктом свои предварительные наметки, я толькои мог развести руками: — Железная леди! — Если бы железная… — едваслышно прошептала она. Наши глаза встретились. Не знаю, почему (видно, крепкоучился в школьные годы) из недр памяти выплыла та фраза Льва Толстого, которойкогда-то восхищался наш литератор: «Много бы тут нужно сказать, но слова ничегоне сказали, а взгляды сказали, что то, что нужно было сказать, не сказано». О,какая мука и какое наслаждение было вот так сидеть и смотреть — глаза вглаза!.. Ничего говорить было не нужно.

Она еле слышно простонала, резко поднялась и, безобразноприпадая на больную ногу, буквально выбросилась прочь из двери. А я осталсясидеть больной от принятого коктейля, в котором, как я понимал, сейчас уже былинамешаны не только жалость и уважение. Отсиделся, отдышался, пришел в себя,постарался загнать куда-то в подземелье настойчиво требовательный, нонеразрешимый вопрос: «Ну, почему, почему нельзя быть и с той, и с этой?» Когдабрел я домой, нога за ногу, то вспомнил, какой выход — согласно легенде — нашелиз подобной ситуации знаменитый американский писатель Джек Лондон. Его будто быполюбили две равно прекрасные душой и телом женщины, и чтобы не огорчать ниодну из них, мучительно терзаясь проблемой выбора, он застрелился. Смеюполагать, что вряд ли подобное решение обрадовало этих замечательных дам,безусловно достойных его любви. И уж точно, я найду буду стараться! —другой исход. Анастасия моя любимая, доверившаяся мне, я тебя не огорчусмертельной болью, сам изгорю, а тебя оберегу…

Так прошла вся неделя. Сценарий был все тот же: письмо сутра, как наркотический напиток страстной и беззаветной любви, деловая суета,четкое и образцовое обоснование Алевтиной все новых и новых аспектов моейстратегической идеи, и — глаза в глаза. Не владея собой, я, принимая от нее начерченнуюею схему взаимодействия с партнером, придержал ее руку. Было полноевпечатление, что ее затрясло от тока, так непроизвольно забилась рука. «Нет,нет, не надо… — и рванулась к дверям. Вдруг она повернулась и мучительноспросила: — Ну почему? Почему нельзя?..» Я ответил: «Я не знаю.» И она исчезла.

Конечно же, в другие времена Настя непременно заметила бы,что со мной творится нечто неладное. Но на благо или на беду она оченьпереживала в те дни эпизоды со своими криминальными ухажерами. Чужая кровь,пролившаяся прямо перед нею (а это могла быть и моя кровь), потрясла ее, и онаполагала, что меня тоже, потому-де мои реакции на мир изменились. Нервы моибыли, как перетянутые струны, и требовалось себя контролировать всенепременно ипостоянно, как разведчику. И вот тут-то и произошел некрасивый, хотя и вполнеобъяснимый нервно-менструальный срыв у Анастасии. В один узел сплелосьмножество драматических причин и следствий. Я понял, хоть и был во гневе, чтомне следует уйти для того, чтобы не наломать непоправимо дров и разобратьсясамому в себе. Бросил в чемодан электробритву, какие-то бытовые мелочи, рубахи— и ушел.

В те поры мы не торопились обменять две наши квартиры наодну: нужно было думать о будущем моих детей, неясны были и принципы грядущейприватизации, проблемы будущей квартплаты и т. д., и т. п., корочеговоря, я предпочитал платить тогдашние гроши за свою квартиру, полагая, чтоона как серьезное достояние не есть повод для неясных мне пока экономическихвариаций. И вот я явился в свой пустой дом, где, однако, как в охотничьейизбушке, хранились все минимальные припасы для автономной жизни даже безхождения в магазины.

Навел кое-какой порядок, приготовил омлет из яичногопорошка, заварил чай — за этой нарочитой механической возней кое-как отогналгнетущие эмоции. Но вот выпил чай и остался наедине с собой, со своими мыслями.И застонал, и упал лицом на кровать; и стал бить кулаком по подушке, и зарычал,потому что боль вошла в сердце мое, никогда не знавшее дотоле таких жгучихобручей. И подлинно понял я тогда Джека Лондона из легенды: он уходил из жизнине от двух равно прекрасных женщин, а от боли своей невыносимой. Ну, нет!Инфаркта не будет, этого позора я не допущу, расквасить судьбе себя не дам: нев таких бывал переделках, ордена-то у меня боевые, мужские, честные!.. Я слез скровати, постоял на карачках, поднялся, кое-как добрался до ванны. Сначалахолодный душ вразумил меня, потом два ведра на голову почти привели в чувство.Влез в махровый халат и опять пришел на кухню: выпить кружку крепкого кипящегочая со столовой ложкой рижского бальзама. «Нет, дорогой Джек Лондон! Не стану яизвестием о безвременной кончине огорчать своих любимых женщин! Не уйду я изэтой жизни так просто. Найду выход. Найду!»

Посидел над телефоном: почти до конца набрал Настин номер —как мне было жаль ее! — и нажал на рычаг. Почти до последней цифры набралномер Алевтины, чтобы прыгнуть как в реку с моста, но и тут нажал на рычаг,положил трубку на место: в таком состоянии я могу наворотить непоправимое. Нет,Егор, ты мужик, а не импульсивный пацан! Еще раз прошел в ванну, вылил наголову еще два ведра холодной воды, вернулся в халате на кровать, принялсячитать старый детектив и — уснул!..

Спал крепко, каменно, и это, видимо, спасло меня. Проснулсябез будильника и не мог сразу понять, где я, почему рядом нет Анастасии, потомбыстро размоталась вся лента событий, мятущихся мыслей, вновь полезла в сердцеболь неопределенности. «Стоп! Обрубить всю эту жвачку. Я матерый мужик, а негимназисточка нежная. Меня вытянет наверх вся прежняя наработка, не зря жестолько жил, набирался опыта. Кривая вывезет!» — и я нашел в обувном ящикестарые кеды, натянул спорткостюм и переулочками выбежал к Неве. Старыйстандартный маршрут по набережной: сильный встречный ветер, неясный светподнимающегося солнца, пролетающие мимо редкие пока авто, рваный ритм бега спостоянными ускорениями — все это воздвигало как бы охранительный барьер междусознанием и произошедшими событиями. Надолго ли? Два ведра холодной воды вванной и вовсе приглушили бедственные сигналы. Крепкий чай с медом, быстраяходьба до офиса с просчетом в мозгу неотложных дел, и вот я у. себя за рабочимстолом — как будто ничего со мной и не было, как будто лишь вчера вечеромедва-едва не согласился с Джеком Лондоном. Ладно, дуба не нарезал,обстоятельства одолел, это хорошо, теперь надо успех развивать, вводить,образно говоря, в прорыв свежие войска.