Книга «Сирены» атакуют - Дмитрий Черкасов

– Мне кажется, – сказал Каретников, – вам просто не хочется связываться с иностранцами. Боитесь международного скандала.

– Боюсь, – не стал возражать капитан. – И я в любом случае ограничен в действиях, направленных против них.

– А ведь они подозрительные типы, – не отставал Посейдон.

– Чем именно?

Тот напустил на себя беззаботный вид, уставился в потолок.

– На острове убийство, а они помалкивают. Никто не паникует, не стремится уехать. Странные европейцы.

– Я обратил на это внимание, – нехотя сказал Гладилин. – Но, с другой стороны, они заплатили деньги, а это соображение может перевесить все остальные. И вы, по-моему, путаете европейцев с американцами. Вот те избалованные, да.

– Правильно, – вдруг поддержал его Магеллан и подмигнул, меняя гнев на милость. – За копейку эти немцы удавятся.

Он разряжал обстановку, чтобы не выглядеть необычно строптивым реставратором. Иначе, чего доброго, Гладилин и впрямь запрет их в номерах. Выбраться наружу, конечно, не составит никакого труда, но это добавит ненужных сложностей. А выбраться придется. Резонно усмотрев в убийстве монаха отвлекающий маневр, «Сирены» готовились к пресечению возможной ночной акции.

* * *

Между тем отсутствие Артемия явилось для «Сирен» ощутимым ударом. Они лишились осведомителя, который мог бы информировать их о происходящем в обители. Необходимо было что-то предпринимать, и Посейдон вышел на связь с центром вторично, прося о замене. Однако центр снова ответил отказом, сославшись на нехватку людей. Похоже было, что спецназовцев вообще бросили на произвол судьбы.

Каретникову велели задействовать местные ресурсы.

Немного поразмыслив, он остановился на Зосиме. Вернее было бы использовать самого настоятеля, но если это не было сделано до сих пор, то нетрудно было догадаться: вербовка не удалась, коса нашла на камень. Настоятель был из числа священнослужителей, на дух не переносивших спецслужбы, и, видимо, наотрез отказался иметь с ними дело. С учетом новейшей истории православной церкви его можно было понять.

Оставался Зосима – единственный, с кем «Сирены» вступали в контакт.

С одной стороны, это было плюсом, с другой – рискованно. Ведь кто-то же, черт побери, убил Артемия – почему обязательно немец-турист? У диверсантов могли быть на острове свои люди, и почему бы таким человеком не оказаться самому Зосиме? Да, он уже не первый год в обители – Каретников успел это выяснить у Артемия, но человек слаб и грешен. Любого можно завербовать, даже того же настоятеля, – были бы время и острая надобность, Посейдон всегда был в этом уверен.

Но выбирать не приходилось. «Сирены» должны были быть в курсе событий. Чайка вызвалась обработать монаха, но Посейдон лишь покачал головой:

– Ты мало того что оборотень – еще и женщина. Заведомое зло, убийственный коктейль. Нет, это слишком круто. Еще порубит себе пальцы, как отец Сергий...

Остановились на интеллигентом Магеллане.

Тому пока вообще выпадала львиная доля работы, потому что он больше других походил на того, за кого себя выдавал. Он был в буквальном смысле сорвиголовой: носил длинные волосы, столь нежелательные в боевых контактах; голову ему, впрочем, пока никто не сорвал, а те, кто пытался это провернуть, горько пожалели о своем намерении. Потому что однажды Магеллан свернул шею одному недоумку всего-навсего за разбитые очки. У Магеллана имелся карт-бланш на действия по его личному усмотрению, и он своим правом с удовольствием воспользовался.

Одетый в драные джинсы и клетчатую рубаху, завязанную на животе узлом, с перехваченными тесьмой волосами, Магеллан вызвал Зосиму якобы для консультаций по поводу работ.

Монах, убитый горем, стоял перед спецназовцем и смотрел в землю.

– Послушайте, Зосима, – мягко говорил Магеллан, то и дело дотрагиваясь до плеча монаха: в нейролингвистическом программировании это называется «постановкой якорей». Якоря позволяют лучше усвоить сказанное, они закрепляют незримую связь между собеседниками. – Вы ведь хотите, чтобы убийца был наказан? Справедливость не есть для вас нечто предосудительное?

Зосима с шумом втянул в себя воздух. Он был отчаянно похож на нахохлившегося воробья.

– Бог накажет, – сказал он твердо.

– Это обязательно, – согласился Магеллан. – Но чьими руками? Бог действует через людей.

– Не только Бог...

– Мы будем устраивать диспут? Дорогой Зосима, у нас нет на это времени. Я заранее прошу у вас прощения за вынужденную откровенность.

– Чем же плоха откровенность?

– Тем, что меньше знаешь – крепче спишь. Мы ставим вас под удар.

– Этого я не боюсь. Вы ведь никакие не реставраторы, правильно?

– Это так заметно? – нахмурился Магеллан.

– Для обывателя – нет. Но я другое дело, у меня глаз наметан.

– Если так, то вы, небось, на нас и подумали... что это мы сами и постарались, с Артемием...

– К чему скрывать? – пожал плечами Зосима. – Я не сыщик. Почему бы и нет?

– Не только вы так подумали, – усмехнулся Магеллан. – Сыщик тоже нарезает вокруг нас круги. А мы помалкиваем, потому что сами в некотором роде сыщики. Мы – спецгруппа, прибывшая с поручением обеспечить безопасность работ по подъему крейсера и, возможно, предотвратить диверсию.

– Госбезопасность? – Монах обреченно вздохнул.

– Считайте, что так. Госбезопасность бывает разная. Одна сажает диссидентов в психушки, а другая обезвреживает бандитов.

– По мне все едино, – махнул рукой Зосима. – Но теперь, открывшись, вы не оставили мне выбора, так?

– Получается, что так, – кивнул Магеллан.

– Тогда излагайте поскорее, чего от меня хотите.

– Ничего особенного. Того же, чем занимался Артемий, – информации.

– Артемий тоже был из ваших?

– Угадали.

– Чего там гадать... Все это поняли очень быстро.

– Все? – быстро переспросил Магеллан.

– Конечно. Притворщика сразу видно.

– А что ж вы так убиваетесь по притворщику, Зосима?

– Человек же был. Мы не видели от него зла.

– Однако поглядывали на него волком...

– Грешен. Я предугадывал беды. Он лукавил, а лукавство поощрить невозможно.

– Он лукавил во благо.

– Все зло творится во благо...

Магеллан смотрел на инока со смешанными чувствами. Зосима выглядел странником, застрявшим на распутье. Бог говорил с ним противоречиво, сострадание соседствовало с неодобрением, скорбь с гневом, недоверие с желанием оказать помощь. Очень ненадежная фигура. Симпатичная чисто в человеческом смысле – пожалуй что да, но полагаться на него опрометчиво. К несчастью, другого выхода Магеллан – как и Посейдон – не видел. Теперь, после сказанного, уже поздно шерстить остальную братию.