Книга Враг - Ли Чайлд

– А что, если его ударили ломом? – спросил я.

– Возможно, – согласился доктор. – Это даже более вероятно, чем монтировка. Я сделал слепок раны. Так что, если вы принесете мне орудие убийства, я смогу сказать точно.

Я подошел чуть ближе к столу и посмотрел на тело. Оно было очень чистым, белым, серым и розовым. От него едва различимо пахло мылом, кровью и другими телесными запахами. Низ живота был в ужасающем состоянии, словно над ним поработал мясник. Ножевые раны на руках и плечах оказались такими глубокими, что я видел кости и мышцы. Края ран посинели и были холодными. Нож прошел сквозь татуировку на левом предплечье, где орел держал в лапах свиток со словом «Мать». Выглядел труп ужасно, но я ожидал худшего.

– Я думал, что будет больше синяков и опухолей, – заметил я.

– Я же вам говорил, что все красоты появились уже после смерти, – взглянув на меня, сказал патологоанатом. – Пульса и давления не было, кровь не циркулировала, так откуда же взяться ушибам и опухолям? Кстати, и кровотечению тоже. Совсем немного крови вытекло на землю исключительно вследствие закона тяготения. Если бы они резали его, пока он оставался живым, кровь лилась бы рекой.

Патологоанатом снова повернулся к столу, закончил с мозгом жертвы, закрыл череп, дважды постучал по нему для надежности и вытер влажный стык губкой. Затем вернул на место лицо. Разгладил и растянул кожу пальцами, а когда он убрал руки, я увидел сержанта из отряда специального назначения, с которым я разговаривал в стрип-клубе. Ничего не видящими глазами он уставился на яркие лампы на потолке.

Я взял «хаммер» и проехал мимо школы психологии, в которой работала Андреа Нортон, к зданию, где располагался отряд «Дельта». Прежде здание использовали как тюрьму, до тех пор пока армия не собрала всех своих преступников в Левенуэрте, штат Канзас. Старая проволока и высокие стены прекрасно служили его нынешнему назначению. Рядом находился огромный самолетный ангар времен Второй мировой войны. Складывалось впечатление, что его притащили с какой-то переставшей существовать базы, а потом собрали, чтобы хранить в нем самую разную амуницию, грузовики, бронированные «хаммеры» и, возможно, даже парочку вертолетов быстрого реагирования.

Охрана, стоящая у внутренних ворот, впустила меня, и я сразу же отправился в офис адъютанта. Было семь тридцать утра, но здесь уже была включена полная иллюминация и кипела жизнь, что кое о чем мне сказало. Адъютант сидел за своим столом. Он оказался капитаном. В перевернутом с ног на голову мире «Дельты» сержанты являются подлинными звездами, а офицеры выполняют работу по дому.

– Вы кого-нибудь недосчитались? – спросил я.

Он отвернулся, и этот жест сказал мне еще больше.

– Полагаю, вам уже известно, что это так, – сказал он. – Иначе что вам здесь делать?

– Можете назвать имя?

– Имя? Я думал, вы арестовали его за что-то.

– Речь идет не об аресте, – сказал я.

– Тогда в чем дело?

– Его часто арестовывают?

– Нет. Он хороший солдат.

– Как его зовут?

Капитан ничего не сказал. Наклонившись вниз, он открыл ящик стола, достал оттуда папку и протянул мне. Как и все личные дела «Дельты», которые мне доводилось видеть, это подверглось серьезной цензуре, и я обнаружил всего два листочка. На первом было написано имя, звание и идентификационный номер, а также сухое изложение фактов послужного списка Кристофера Карбона. Он был не женат, прослужил в армии шестнадцать лет: четыре в пехоте, четыре в дивизии военно-воздушных сил, четыре в подразделении рейнджеров и четыре в отряде «Д» специального назначения. Он был на пять лет старше меня. Сержант первой категории. И никаких подробностей об участии в боевых действиях или наградах.

На втором листе я обнаружил десять чернильных отпечатков пальцев и цветную фотографию мужчины, с которым я разговаривал в баре и которого только что видел на столе в морге.

– Где он? – спросил капитан. – И что случилось?

– Кто-то его убил, – ответил я.

– Что?

– Произошло убийство, – повторил я.

– Когда?

– Прошлым вечером. В девять или десять часов.

– Где?

– На границе леса.

– Какого леса?

– Нашего леса. На базе.

– Боже праведный! Почему?

Я убрал листки в папку и засунул ее под мышку.

– Я не знаю, почему его убили. Пока.

– Боже праведный! – повторил он. – Кто это сделал?

– Я не знаю, – снова сказал я. – Пока.

– Боже праведный! – произнес он в третий раз.

– Родственники у него есть?

Капитан помолчал, потом шумно выдохнул.

– Кажется, есть где-то мать, – проговорил он. – Я вам сообщу.

– Не нужно сообщать мне, – сказал я. – Вы сами ей позвоните.

Он ничего не сказал.

– У Карбона здесь были враги? – спросил я.

– Насколько мне известно, нет.

– Какие-нибудь трения?

– В каком смысле?

– По вопросам образа жизни.

Он уставился на меня.

– Что вы хотите сказать?

– Он был геем?

– Что? Нет, разумеется.

Я ничего не ответил.

– Вы намекаете на то, что Карбон был извращенцем? – прошептал капитан.

Я мысленно представил себе, как Карбон, держа в руке бутылку с длинным горлышком и улыбаясь, стоит в шести футах от подиума стрип-клуба, в шести футах от девицы, которая ползает на четвереньках с задранной кверху задницей, касаясь сосками сцены. Довольно необычное времяпрепровождение для гея. Но потом я вспомнил выражение его глаз и смущенный жест, каким он отмахнулся от проститутки, предложившей ему свои услуги.

– Я не знаю, кем был Карбон, – сказал я.

– Тогда держите свой проклятый рот на замке, – сказал капитан. – Сэр.

Я взял с собой папку с данными Карбона, сходил в морг и позвал Саммер позавтракать в офицерском клубе. Мы сидели вдвоем в углу, в стороне от остальных посетителей. Саммер ела овсяную кашу с фруктами и просматривала папку. Я пил кофе. Саммер выбрала чай.

– Патологоанатом считает, что с ним расправились, потому что он был геем, – сказала она. – Он говорит, что это очевидно.

– Он ошибается.

– Карбон был не женат.

– Я тоже не женат, – сказал я. – А вы не замужем. Вы лесбиянка?

– Нет.

– Ну вот.

– Но обманка должна основываться на реальных фактах. Например, если бы он был игроком, ему в рот засунули бы долговую расписку или разбросали вокруг трупа игральные карты. И тогда мы решили бы, что дело в долгах. Вы понимаете, что я имею в виду? Ничего не получится, если нет никаких серьезных оснований. То, что можно опровергнуть за пять минут, выглядит глупо, а не умно.