Книга Любовь и смерть в толпе - Наталья Андреева

— Почему ты так думаешь?

— Да потому что это не его ребенок!

— Это еще не доказано!

— Перестань на меня кричать!

— Ты первый начал!

— Тоже мне, психолог!

— У вас в милиции все такие нервные? — сказала она тоном ниже.

— А ты пойди да проверь, — еще тише ответил Стас.

— Почему-то же Шестаков не закрыл дело, — уже мирно напомнила Люба. — Не передал господину К. собранные материалы. Ты же помнишь, что сказала Катя. «Это не то, что можно подумать». Слова Шестакова.

— «Это же совершенно не то», — поправил ее Стас. — Вот как сказал Володька.

— Со слов Кати, — не согласилась с ним Люба. -И была еще какая-то запись. Запись разговора. Но неизвестно, кого с кем.

— Как это кого? Мадам К. и ее любовника! Не сомневаюсь, что он на них обоих жучки понавешал. В этом Володька был мастер.

— А ты? — в упор спросила Люба.

— Это же не уголовное дело, — развел руками Стас. — Частное. Никаких заявлений в милицию не поступало. У нас и так работы хватает. Вот поэтому-то я и не желаю ходить кругами. Надо поговорить с женщиной и взяться за ее любовника. Ты бы его видела! Расколется вмиг! Хлипак! Кстати, я выяснил, что он берет у своей любовницы деньги.

— Зачем же тогда тебе говорить с ней?

— Предупредить. Пусть будет осторожнее. И не связывается с пацанами. Он деньги швыряет направо-налево. Перед дружками выпендривается. Вот, мол, какой я крутой! Не то, что вы, молокососы! Богатую бабу раскрутил! На такие бабки! Я вчера два часа за ним ходил. Парень деньги не считает, причем платит и за своих дружков тоже. Я начинаю понимать ее мужа.

— Ну и что еще удалось выяснить? Кроме того, что парень, не считая, тратит деньги?

— Достаточно. Мама с папой у него не бедные. Живут неплохо, но до К., конечно, далеко. Те -настоящие новые русские. А родители… — Стас достал из кармана потрепанную бумажку, глянув в нее, сказал: -…родители Мити Веткина — люди среднего достатка. Хотя лично я не понимаю, чего ему не хватает? Разговаривал с соседями. Веткины вроде как живут неплохо. В квартире сделали евроремонт, купили новую тачку. Иномарку. Супружеская пара с двадцатипятилетним стажем, серебряную свадьбу недавно сыграли, оба работают, Митя — единственный ребенок. Ни в чем отказа нет. Ну не понимаю я, зачем он связался со старухой!

— Старухой! — Люба даже подпрыгнула от возмущения. — Она всего-то на пару лет старше меня! Я, по-твоему, кто? Тоже старуха?!

Стас, который был моложе ее, испуганно заморгал: прокололся. Странно, но когда мужчина сближается с женщиной, ее возраст для него словно бы останавливается. В той точке, в которой у них все началось. А дальше — ну никак! Отсюда и оговорки.

— Я имею в виду, что для восемнадцатилетнего Мити она старовата, — начал оправдываться Стас. -Или ты со мной не согласна?

— Согласна. Если бы у него не было денег, я бы еще поняла. Но ты говоришь, что его родители люди не бедные.

— Вот именно! — с воодушевлением заговорил Самохвалов. — Денег там хватает! Еще я узнал, что Митя увлекается… компьютерами! Он ходит в Интернет-кафе с приятелями! И у него дома якобы тоже стоит мощный компьютер. За монитором-то и посадил себе зрение.

— Он что, носит очки?

— Точно! Я ж говорю: хлипак.

— Стас, люди с отличным зрением зачастую имеют в преклонном возрасте солидный плюс. Я имею в виду, что ты будешь носить очки с толстыми-претолстыми стеклами, — мстительно сказала Люба, у которой тоже была небольшая близорукость.

— Ни за что!

— Тогда не сможешь читать газету.

— Радио буду слушать. Но очки не надену.

— Господи, какой же ты еще ребенок!

— Но-но! Мамаша! Поедешь со мной к К.?

— Ты за этим и пришел?

— Мне нужна помощь психолога, — снова засопел Стас.

— Ага! Ты боишься, что она тебя пошлет куда подальше!

— Имеет полное право, — уныло сказал Самохвалов. — Но тогда денежки мужа тю-тю. Она потеряет все. Я справлялся: никакого брачного контракта не было. Особняк К. записан на его мать, три машины — на двоюродных братьев-сестер. У господина К. большая дружная семья. При разводе его бывшей достанутся крохи. А если он и ребенка не признает… В общем, дела мадам плохи. На этом я и хочу ее прижать. У нас, милая, цейтнот. Чем больше времени проходит со дня убийства Володьки, тем меньше шансов поймать преступника.

— Зачем же ему понадобились все документы? -задумчиво спросила Люба.

— Ты что думаешь, он стал бы их сортировать в подземном переходе, где темно, как в… В общем, темно.

— Ничего я не думаю, — сердито сказала Люба. -В конце концов, документы он мог потом уничтожить. Если только это не сотрудник детективного агентства «Частная жизнь», решивший подзаработать.

— Катя пока молчит. Желающих взять дела Шестакова не нашлось.

— Ты же сам сказал, что он какое-то время будет выжидать, — напомнила Люба.

— Я сказал? Да, сказал. Ну так что? Когда едем?

— Стас, у меня работа. И Климов, — мягко напомнила Люба, вспомнив при этом о Касе. Та еще не позвонила, чтобы рассказать о свидании. Хотя прошло уже целых три дня. Зато Георгий Кимович упрямо призывал Любу к себе, связываясь с ней по мобильнику. Утверждая, что ему нужна срочная психотерапевтическая помощь. Люба же подозревала, что ему просто скучно.

— Тогда завтра? — Самохвалов был настойчив.

— У тебя совесть есть?

— Ты обещала помочь, — обиделся Стас. — Не хочешь, так я один поеду. Тогда на твоей совести будет душевная травма беременной женщины, которая может иметь печальные последствия.

— Ну хорошо. Завтра. Во второй половине дня.

— Поедем на твоей машине, — поспешно сказал Стас. — Потому что за город. Там нет пробок.

— Тебе же не нравится цвет моего личного автотранспорта, — напомнила Люба.

— Я еще не потерял надежды уговорить тебя ее перекрасить.

— Ни за что! Испортить такую машину!

— А как бы протащить в парламенте закон, запрещающий женщинам сдавать на водительские права, а?

Люба рассмеялась:

— Мечтай!

— Только и остается, — вздохнул Самохвалов и спросил: — Ты куда сейчас?

— К Климову, куца же еще? Встретимся завтра, -торопливо добавила Люба.

…Дверь ей открыла сияющая Кася.

— Меня немного удивляет твое молчание, — холодно сказала Люба. — Но, судя по твоему виду, я поняла, что все в порядке. Моя помощь тебе больше не требуется.

— Ой, Любовь Александровна! Разве бы я посмела беспокоить вас по пустякам?