Книга Леди и авантюрист - Лиз Карлайл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, – улыбнулась она, и он наполнил ей бокал. – От захватывающей беседы всегда пересыхает во рту, так ведь? Так на чем мы остановились?
Де Роуэн вздохнул и со смиренным видом поставил локти на стол.
– Я понимаю так, что один из ваших братьев кого-то застрелил, – сказал он, машинально разглаживая скатерть перед собой. – Кажется, викария?
– На самом деле пастора, – поправила она. – Но хватит семейных сплетен! Я пытаюсь вам рассказать вот что: я отнюдь не щепетильная особа и вполне уверена, что смогу помочь вам. Дело в том, что у меня богатый опыт.
Отчаявшись, де Роуэн вновь опорожнил свой бокал.
– Богатый опыт в чем именно?
– Как в чем? В убийствах, конечно! – невозмутимым голосом ответила она. – С тех самых пор, когда Изабель решила ввести меня в высший свет подобно ягненку на заклание, я теперь вполне могу с большей пользой тратить свое время.
За столом воцарилась мертвая тишина. У де Роуэна кровь застыла в жилах. Он буквально пригвоздил ее взглядом.
– Чем же, черт возьми, вы надумали заняться?
Лавочники за столом в углу притихли. Один из них вытянул шею да так и застыл с вилкой в руке. Кэтрин одарила его возмущенным взглядом и повернулась к де Роуэну.
– Что вы, в самом деле, мистер де Роуэн! – выбранила она его, хотя в голосе явно слышались поддразнивающие нотки. – Изабель говорит, что в свете никогда не займешь достойного места, если на людях произносить такие выражения.
– Чем вы надумали заняться? – угрожающим тоном повторил он свой вопрос.
Взгляда Кэтрин не отвела, но улыбка у нее с лица исчезла.
– Да просто выспрашивать людей! – ответила она и неопределенным жестом легонько повела в воздухе рукой. – И больше ничего! В высшем свете леди только и занимаются тем, что сплетничают обо всем и обо всех. По правде сказать, моя единственная истинно женская способность – выспрашивать. Я не умею толком ни вышивать, ни рисовать. В самом деле, в чем разница между лакомым кусочком сплетен и полицейским расследованием? Готова поклясться, почти никакой.
Де Роуэн задумчиво потер рукой подбородок.
– Кэтрин ... – начал он. – Ваш покойный муж вас бил?
Кэтрин насмешливо фыркнула и шлепнула ладонью по столу.
– Кто, Уилл? – скептически переспросила она. – Что вы, у него бы духу не хватило.
Так. Мужа ее звали Уилл.
Де Роуэну на самом деле совсем не хотелось слышать его имя. Такую малозначительную деталь, касающуюся Кэтрин Вудвей, знать ему было вовсе необязательно. Не хотелось ему и углубляться в чувство – назвать его сожалением он все же не решался, – которое возникало у него в душе в отношении Кэтрин. Несомненно, она красива и привлекательна. Она могла вывести из себя кого угодно и отличалась несгибаемой целеустремленностью. С какой стати он должен испытывать в отношении нее что-то еще, кроме страсти? В жизни он выбрал собственный путь и теперь мог позволить себе оглянуться назад. Что он сделал по своей воле и выбору, изменить теперь невозможно. Прошлая жизнь канула в небытие. Как ее муж. И как его отец.
Кэтрин вдруг просияла улыбкой.
– Мистер де Роуэн, отчего бы нам не вернуться в покой и тишину Мортимер-стрит? – предложила она. – Я предложу вам португальского портвейна, и мы мирно обсудим, как я смогу вам помочь.
Де Роуэн остался непоколебим.
– Помочь вы мне не можете, – ответил он. – Ни малейшим образом.
Он сам не очень понял, что, собственно говоря, имел в виду, отвечая таким образом, но Кэтрин просто возмутилась.
– Глупость какая! Вы же с явным удовольствием приняли помощь от шалопая Кембла!
– Кэтрин! – не выдержал наконец де Роуэн. – Разрази меня гром, он же, в конце концов, мужчина!
Кэтрин озорно улыбнулась:
– Я не в полной мере уверена, что все в этом с вами согласятся.
Де Роуэн в раздражении бросил салфетку на стол.
– Ничего, они бы сразу поверили, доведись им оказаться с ним в темном углу! – рыкнул он. – Я знаю, что говорю! Многие от него зависят и ведут себя соответственно, не делая резких движений!
Кэтрин успокаивающе повела рукой.
– Да вы присядьте, – доброжелательно предложила она. – Мне он понравился. Безмерно. Мне просто хотелось доказать кое-что.
– Что именно?
– Что о людях, как правило, нельзя судить по их внешнему облику.
Он отлично видел, куда она клонит.
– Ну нет, – сердито посмотрел на нее де Роуэн, начиная ненавидеть ее не по-женски логический ум. – Нет, нет и нет!
Кэтрин невинно заморгала.
– Что – нет?
– Просто нет, и все! Нет – всему тому, что вы мне туг наговорили! Всему тому, о чем вы просите! И нет – всему тому, о чем вы только еще думаете!
– Всему? – повторила за ним Кэтрин, и голос ее упал до хриплого шепота.
Де Роуэну вдруг снова стало нечем дышать. Господи, да она и правда флиртовала с ним.
– Да, – сумел он выговорить, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал твердо и ни на йоту не дрогнул. – Безусловно, так.
– Определенно и ясно? – В тоне вопроса безошибочно слышалась дразнящая двусмысленность. – Нет – всему-всему?
Де Роуэн постарался придать лицу бесстрастное выражение.
– Вы не слышали, что я только что сказал?
Она отвела глаза, и щеки у нее порозовели.
– А откуда вам известно, о чем я думаю? – негромко поинтересовалась она.
Над столом снова повисла гнетущая тишина. Гул голосов, запахи горячей еды напрочь ускользнули от внимания де Роуэна, охваченного мучительным чувством одновременно влечения, страсти и печали утраты. Однако остались и моменты, смертельно для него опасные, и Кэтрин, черт возьми, была одним из них.
– Я полагаю, что точно знаю, о чем вы думаете, Кэтрин, – наконец ответил он. – К моему великому сожалению, ответом всегда будет «нет».
Частичка его души желала немедленно отказаться от только что произнесенных слов. Даже если она и была женщиной совершенно иного сорта, чем те, с кем ему доводилось иметь дело прежде, он больше не мог себе позволить пройти через уже пережитое еще раз. При всей честности отношений между ними из их связи не выйдет ничего, кроме обоюдной боли. Будь его кабинет в самом Уайтхолле, его все равно будут считать в лучшем случае за состоятельного буржуа, а в худшем – за полицейского. И тем и другим можно гордиться, но подняться выше уже не получится никогда. Выбор он сделал по собственной воле, ясно понимая, от чего отказывается. Теперь на первом месте исполнение принятого на себя долга, чего, собственно говоря, он и хотел. Он не будет объясняться и извиняться. Ни за что и ни перед кем.
Однако добродетель сама по себе настолько прекрасна, что очаровывает нас с первого взгляда, и мы все больше и·больше увлекаемся ею с каждой последующей встречей.