Книга Соблазнительница - Стефани Лоуренс

— В три часа. — Диллис взяла записку.

Амелия посмотрела на часы на камине; стрелки стояли на 2.

— Чем бы вы ни были заняты, не забудьте. Когда вы мне понадобитесь, я позвоню.

Усмехнувшись, Диллис поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь. Амелия повернулась к пеньюару, разложенному на кровати.

Напольные часы, стоящие в углу библиотеки, пробили три — это было три тяжелых удара. Люк посмотрел на джентльменов, заполнивших просторную комнату; кроме двоих, лениво обсуждающих какие-то соревнования двухместных экипажей, остальные сидели с закрытыми глазами. Кое-кто даже похрапывал.

Им хорошо, а вот он не мог расслабиться и подремать. Держа перед собой газету с новостями, он делал вид, что читает что-то очень интересное; на самом же деле голова у него была занята уже ставшими привычными навязчивыми мыслями.

Ее образ стоял у него перед глазами — нежная улыбка, которая в последние дни порхала у нее на губах, заставляла его бороться с неудержимым желанием целовать ее. А потом…

Чертыхнувшись себе под нос, он с трудом оторвался от созерцания той самой дороги, по которой по его настоянию они не должны были идти. Пока что. Когда-нибудь, конечно, но не сейчас. К несчастью, укоренившуюся привычку сломать трудно: само пребывание здесь, в гостях, в загородном доме, прекрасно приспособленном для того, что он так решительно откладывал, только усиливало и без того немалое напряжение, вызванное необходимостью стоять на месте. Необходимостью сопротивляться.

Не стоило ему приезжать. Явившись сюда, он добился одного — плеть для самобичевания стала гораздо тяжелее. Насколько тяжелее, он понял, когда держал ее в своих объятиях во дворе у парадной двери, понимая, что здесь, в доме, куда она приехала со своей матерью и под его опекой, проще простого воспользоваться многолюдьем и обрести облегчение, которого давно жаждало его тело.

Только здесь он полностью осознал, насколько сильно его желание овладеть ею.

Прикрыв глаза, он снова вспомнил все, что она сказала, снова услышал слова ее заверений.

Он не поверил ей ни на йоту. Он наолюдал за ней — начиная с этого вечера он будет настороже…

Мгновение спустя он поморщился и тихонько поерзал в кресле. Его тело попало в тиски самого странного порока. С одной стороны, он грыз удила от нетерпения овладеть ею, с другой — он отчаянно натягивал поводья, стараясь отложить столь желанный миг. Если бы кто-нибудь когда-нибудь мог предположить, что его вот так скрутит, он рассмеялся бы в лицо этому человеку.

Дверь отворилась. Надменный дворецкий заглянул в комнату, вошел и закрыл дверь. Подойдя к Люку, он протянул ему поднос:

— Это вам, милорд. Мне сказали, что это срочно.

Люк поблагодарил дворецкого и взял сложенный квадратом лист бумаги. Дворецкий говорил тихо; никто из отдыхавших не был потревожен. Двое болтавших взглянули на них и возобновили свой разговор. Дворецкий поклонился и ушел. Люк отложил газету и развернул записку.

Люк, пожалуйста, немедленно придите в мою комнату.

А.

PS. Это на втором этаже в самом конце западного флигеля, рядом с лестницей.

Он нахмурился, снова прочел записку, потом сложил ее и сунул в карман.

Он мог бы не доверять ей, но… она еще даже не успела устроиться. Может быть, сломался замок сундука — нет, это что-то более серьезное. Может быть, она потеряла свою шкатулку с драгоценностями? Может быть… может быть, у нее какие-то более серьезные неприятности?

Подавив вздох, он встал. Что бы ни стояло за ее зовом, он, похоже, был очень нужен ей, а записка, торопливо нацарапанная карандашом на клочке бумаги, мало походила на тайное приглашение. Кивнув все еще бодрствующим джентльменам, он вышел.

Он нашел лестницу в конце западного флигеля. В этот час тех, чьего внимания он должен был избегать, не было видно — все дамы разошлись по своим комнатам, суетились, распаковывали вещи, поторапливая горничных.

Он поднялся по лестнице и нашел нужную дверь. Тихонько постучал. И услышал ее голос:

— Войдите.

Он вошел. Комната была просторная. Через два окна в нее лился солнечный свет, на обоих занавески были раздвинуты. Слева стояла кровать, довольно большая, с балдахином на четырех столбиках, с прозрачными белыми занавесками, сейчас откинутыми в сторону. Покрывало было из узорного атласа кремового цвета. Груда отороченных кружевом подушек гостеприимно громоздилась в изголовье. Туалетный столик и табурет стояли у стены за кроватью. Посредине комнаты круглый стол украшала ваза с белыми лилиями, их аромат наполнял комнату. Справа, где стояли шкаф и туалетная ширма, камин и кресло, царил полумрак, особенно заметный по контрасту с остальной частью комнаты, залитой светом.

Быстро оглядевшись, он не обнаружил Амелии. Стоять на пороге было слишком опасно; нахмурившись, он вошел и закрыл дверь. Он уже хотел позвать ее — и тут заметил какое-то движение в полумраке.

У него перехватило дыхание — каждый его мускул застыл, окаменев от…

Не от потрясения, но от чего-то, что не походило на обычное удивление.

Она стояла у края ширмы, в самой глубокой тени. Он не заметил ее потому, что свет лился в комнату, свет, за пределами которого она неторопливо двигалась.

Во рту у него пересохло, когда он понял, что на ней было — и чего не было. Он впился в нее взглядом и, движимый инстинктом, напрягся. Сосредоточился на стройной богине, чьи чары ничуть не скрывал распахнутый прозрачный пеньюар.

Она направилась к нему, а он не мог пошевелиться — не мог оторвать от нее глаз. Под прозрачным пеньюаром на ней не было ровным счетом ничего, но зато были выставлены все прелести ее тела — беззастенчиво и откровенно.

Для него.

Осознание этого его потрясло. Он знал, что должен повернуться и бежать сейчас же, — но все равно стоял, точно прирос к месту, пока она приближалась, он был не в состоянии отвернуться, отказаться от того, что она так явно ему предлагала.

Она не остановилась, пока ее груди не уперлись ему в грудь, пока ее бедра под шелком пеньюара не коснулись его бедер. Она закинула голую руку ему на шею; другая рука легла ему на грудь, и она бесстрашно встретилась с ним взглядом. Выжидающе.

Он не выдержал; ему удалось втянуть в себя столько воздуха, чтобы проскрежетать:

— Вы же обещали…

Она слегка скривила губы — в этой ее милой, понимающей, покровительственно-вызывающей улыбке.

— Я сказала, что вам не о чем волноваться — вам и не о чем, разве не так?

Он хотел оторвать ее от себя, но обхватил обеими руками ее стан. Впрочем, это желание тотчас исчезло, как только он ощутил ее тело, — тепло ее кожи проникало сквозь тонкий шелк.

Настоящее соблазнение.

Это было видно по ее лицу, по неистовой синеве ее глаз, по женственному изгибу губ.