Книга Неточка Незванова - Федор Достоевский

Теперь я расскажу одно странное приключение, имевшее на меняслишком сильное влияние и резким переломом начавшее во мне новый возраст. Мнеминуло тогда шестнадцать лет, и, вместе с тем, в душе моей вдруг насталакакая-то непонятная апатия; какое-то нестерпимое, тоскливое затишье, непонятноемне самой, посетило меня. Все мои грезы, все мои порывы вдруг умолкли, дажесамая мечтательность исчезла как бы от бессилия. Холодное равнодушие заменило местопрежнего неопытного душевного жара. Даже дарование мое, принятое всеми, кого ялюбила с таким восторгом, лишилось моей симпатии, и я бесчувственнопренебрегала им. Ничто не развлекало меня, до того, что даже к АлександреМихайловне я чувствовала какое-то холодное равнодушие, в котором сама себяобвиняла, потому что не могла не сознаться в том. Моя апатия прерываласьбезотчетною грустью, внезапными слезами. Я искала уединения. В эту страннуюминуту странный случай потряс до основания всю мою душу и обратил это затишье внастоящую бурю. Сердце мое было уязвлено… Вот как это случилось.

VII

Я вошла в библиотеку (это будет навсегда памятная для меняминута) и взяла роман Вальтера Скотта «Сен-Ронанские воды», единственный,который еще не прочитала. Помню, что язвительная, беспредметная тоска терзаламеня как будто каким-то предчувствием. Мне хотелось плакать. В комнате былоярко-светло от последних, косых лучей заходящего солнца, которые густо лились ввысокие окна на сверкающий паркет пола; было тихо; кругом, в соседних комнатах,тоже не было ни души. Петра Александровича не было дома, а АлександраМихайловна была больна и лежала в постели. Я действительно плакала и, раскрыввторую часть, беспредметно перелистывала ее, стараясь отыскать какой-нибудьсмысл в отрывочных фразах, мелькавших у меня перед глазами. Я как будто гадала,как гадают, раскрывая книгу наудачу. Бывают такие минуты, когда все умственныеи душевные силы, болезненно напрягаясь, как бы вдруг вспыхнут ярким пламенемсознания, и в это мгновение что-то пророческое снится потрясенной душе, как бытомящейся предчувствием будущего, предвкушающей его, И так хочется жить, такпросится жить весь ваш состав, и, воспламеняясь самой горячей, самой слепойнадеждой, сердце как будто вызывает будущее, со всей его тайной, со всейнеизвестностью, хотя бы с бурями, с грозами, но только бы с жизнию. Моя минутаименно была такова.

Припоминаю, что я именно закрыла книгу, чтоб потом раскрытьнаудачу и, загадав о моем будущем, прочесть выпавшую мне страницу. Но, раскрывее, я увидела исписанный лист почтовой бумаги, сложенный вчетверо и такприплюснутый, так слежавшийся, как будто уже он несколько лет был заложен вкнигу и забыт в ней. С крайним любопытством начала я осматривать свою находку.Это было письмо, без адреса, с подписью двух начальных букв С. О. Мое вниманиеудвоилось; я развернула чуть не слипшуюся бумагу, которая от долгого лежаниямежду страницами оставила на них во весь размер свой светлое место. Складкиписьма были истерты, выношены: видно было, что когда-то его часто перечитывали,берегли как драгоценность. Чернила посинели, выцвели, – уж слишком давно каконо написано! Несколько слов бросилось мне случайно в глаза, и сердце моезабилось от ожидания. Я в смущении вертела письмо в руках, как бы нарочно отдаляяот себя минуту чтения. Случайно я поднесла его к свету: да! капли слез засохлина этих строчках; пятна оставались на бумаге; кое-где целые буквы были смытыслезами. Чьи это слезы? Наконец, замирая от ожидания, я прочла половину первойстраницы, и крик изумления вырвался из груди моей. Я заперла шкаф, поставилакнигу на место и, спрятав письмо под косынку, побежала к себе, заперлась иначала перечитывать опять сначала. Но сердце мое так колотилось, что слова ибуквы мелькали и прыгали перед глазами моими. Долгое время я ничего непонимала. В письме было открытие, начало тайны; оно поразило меня, как молния,потому что я узнала, к кому оно было писано. Я знала, что я почти преступлениесделаю, прочитав это письмо; но минута была сильнее меня! Письмо было кАлександре Михайловне.

Вот это письмо; я привожу его здесь. Смутно поняла я, что внем было, и потом долго не оставляли меня разгадка и тяжелая дума. С этойминуты как будто переломилась моя жизнь. Сердце мое было потрясено и возмущенонадолго, почти навсегда, потому что много вызвало это письмо за собою. Я вернозагадала о будущем.

Это письмо было прощальное, последнее, страшное; когда япрочла его, то почувствовала такое болезненное сжатие сердца, как будто я самавсе потеряла, как будто все навсегда отнялось от меня, даже мечты и надежды,как будто ничего более не осталось при мне, кроме ненужной более жизни. Кто жеон, писавший это письмо? Какова была потом ее жизнь? В письме было так многонамеков, так много данных, что нельзя было ошибиться, так много и загадок, чтонельзя было не потеряться в предположениях. Но я почти не ошиблась; к тому же ислог письма, подсказывающий многое, подсказывал весь характер этой связи, откоторой разбились два сердца. Мысли, чувства писавшего были наружу. Они были слишкомособенны и, как я уже сказала, слишком много подсказывали догадке. Но вот этописьмо; выписываю его от слова до слова:

«Ты не забудешь меня, ты сказала – я верю, и вот отныне всяжизнь моя в этих словах твоих. Нам нужно расстаться, пробил наш час! Я давноэто знал, моя тихая, моя грустная красавица, но только теперь понял. Во всенаше время, во все время, как ты любила меня, у меня болело и ныло сердце залюбовь нашу, и поверишь ли? теперь мне легче! Я давно знал, что этому будеттакой конец, и так было прежде нас суждено! Это судьба! Выслушай меня,Александра: мы были неровня; я всегда, всегда это чувствовал! Я был недостоинтебя, и я, один я, должен был нести наказание за прожитое счастье мое! Скажи:что я был перед тобою до той поры, как ты узнала меня? Боже! вот уже два годапрошло, и я до сих пор как будто без памяти; я до сих пор не могу понять, чтоты меня полюбила! Я не понимаю, как дошло у нас до того, с чего началось.Помнишь ли, что я был в сравнении с тобою? Достоин ли я был тебя, чем я взял,чем я особенно был отличен! До тебя я был груб и прост, вид мой был уныл иугрюм. Жизни другой а не желал, не помышлял о ней, не звал ее и призывать нехотел. Все во мне было как-то придавлено, и я не знал ничего на свете важнеемоей обыденной срочной работы. Одна забота была у меня – завтрашний день; да ик той я был равнодушен. Прежде, уж давно это было, мне снилось что-то такое, ия мечтал как глупец. Но с тех пор ушло много-много времени, и я стал житьодиноко, сурово, спокойно, даже и не чувствуя холода, который леденил моесердце. И оно заснуло. Я ведь знал и решил, что для меня никогда не взойдетдругого солнца, и верил тому, и не роптал ни на что, потому что знал, что такдолжно было быть. Когда ты проходила мимо меня, ведь я не понимал, что мне можносметь поднять на тебя глаза. Я был как раб перед тобою. Мое сердце не дрожаловозле тебя, не ныло, не вещало мне про тебя: оно было покойно. Моя душа неузнавала твоей, хотя и светло ей было возле своей прекрасной сестры. Я этознаю; я глухо чувствовал это. Это я мог чувствовать, затем что и на последнююбылинку проливается свет божией денницы и пригревает и нежит ее так же, как ироскошный цветок, возле которого смиренно прозябает она. Когда же я узнал все,– помнишь, после того вечера, после тех слов, которые потрясли до основаниядушу мою, – я был ослеплен, поражен, все во мне помутилось, и знаешь ли? я такбыл поражен, так не поверил себе, что не понял тебя! Про это я тебе никогда неговорил. Ты ничего не знала; не таков я был прежде, каким ты застала меня. Еслиб я мог, если б я смел говорить, я бы давно во всем признался тебе. Но ямолчал, а теперь все скажу, затем чтоб ты знала, кого теперь оставляешь, скакие человеком расстаешься! Знаешь ли, как я сначала понял тебя? Страсть, какогонь, охватила меня, как яд, пролилась в мою кровь; она смутила все мои мыслии чувства, я был опьянен, я был как в чаду и отвечал на чистую, сострадательнуюлюбовь твою не как равный ровне, не как достойный чистой любви твоей, а безсознания, без сердца. Я не узнал тебя. Я отвечал тебе как той, которая, вглазах моих, забылась до меня, а не как той, которая хотела возвысить меня досебя. Знаешь ли, в чем я подозревал тебя, что значило это: забылась до меня? Нонет, я не оскорблю тебя своим признанием; одно скажу тебе: ты горько во мнеошиблась! Никогда, никогда я не мог до тебя возвыситься. Я мог тольконедоступно созерцать тебя в беспредельной любви своей, когда понял тебя, но темя не загладил вины своей. Страсть моя, возвышенная тобою, была не любовь, –любви я боялся; я не смел тебя полюбить; в любви – взаимность, равенство, а ихя был недостоин… Я и не знаю, что было со мною! О! как мне рассказать тебе это,как быть понятным!.. Я не верил сначала… О! помнишь ли, когда утихло первоеволнение мое, когда прояснился мой взор, когда осталось одно чистейшее,непорочное чувство, – тогда первым движением моим было удивленье, смущенье,страх, и помнишь, как я вдруг, рыдая, бросился к ногам твоим? помнишь ли, какты, смущенная, испуганная, со слезами спрашивала: что со мною? Я молчал, я немог отвечать тебе; но душа моя разрывалась на части; мое счастье давило менякак невыносимое бремя, и рыдания мои говорили во мне: „За что мне это? чем язаслужил это? чем я заслужил блаженство?“ Сестра моя, сестра моя! О! сколькораз – ты не знала того – сколько раз, украдкой, я целовал твое платье,украдкой, потому что я знал, что недостоин тебя, – и дух во мне занималсятогда, и сердце мое билось медленно и крепко, словно хотело остановиться изамереть навсегда. Когда я брал твою руку, я весь бледнел и дрожал; ты смущаламеня чистотою души твоей. О, я не умею высказать тебе всего, что накопилось вдуше моей и что так хочет высказаться! Знаешь ли, что мне тяжела, мучительнабыла подчас твоя сострадательная всегдашняя нежность со мною? Когда тыпоцеловала меня (это случилось один раз, и я никогда того не забуду), – туманстал в глазах моих и весь дух мой изныл во мгновение. Зачем я не умер в этуминуту у ног твоих? Вот я пишу тебе ты в первый раз, хотя ты давно мне такприказала. Поймешь ли ты, что я хочу сказать? Я хочу тебе сказать все, и скажуэто: да, ты много любишь меня, ты любила меня, как сестра любит брата; тылюбила меня как свое создание, потому что воскресила мое сердце, разбудила мойум от усыпления и влила мне в грудь сладкую надежду; я же не мог, не смел; яникогда доселе не называл тебя сестрою моею, затем что не мог быть братомтвоим, затем что мы были неровня, затем что ты во мне обманулась!