Книга И про любовь тоже - Марина Владимировна Болдова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А он бы понежился еще несколько минут, уткнувшись в теплое плечо женщины, вдохнул бы в себя глубоко терпкий запах ее кожи, пока еще лишенный примеси ароматов косметики и парфюма, провел бы подушечками пальцев по щеке, коснулся бы губами мочки ушка, уголка губ, прикусил бы требовательно, но нежно, а потом, осмелев, резко отбросил бы одеяло в сторону. И после ее протестующе-призывного вскрика еще бы некоторое время рассматривал голодно и с предвкушением, чувствуя и наслаждаясь ее нетерпением и только после, уже теряя на собой контроль…
Только с Ларисой так не было никогда, и запах чудился не ее, вкус губ и резкий изгиб бедра, талия, округлый локоть, глубокая ямка под мягким коленом, узкие запястья и длинные тонкие пальцы рук. Не Ларино все, Ольгино. Не спортивное, без лишних граммов жира тело нынешней жены, а мягкое, женственное бывшей. С нынешней женой связывал секс по режиму, с бывшей — любовь. Вот такая потеря в жизни у него, Семена, за что только?!
Он поторопился в душ, под горячие струи воды — температура в комнате за ночь упала до плюс тринадцати, он под утро замерз, но встать и закрыть балконную дверь поленился. А ночи в сентябре уже не летние.
Завтрак Лариса не готовила, потому как сама по утрам не ела. А он, зная, что обеда днем может и не случиться, обычно разогревал себе остатки ужина. Сегодня в холодильнике нашлись лишь салат из пекинской капусты и огурцов и сваренная вчера сарделька. Он не пил по утрам кофе, опять же зная, что за день, возможно, придется хлебнуть этой растворимой бурды не одну кружку. Хорошо, если удастся заесть бургером или шаурмой, а то и так, на пустой желудок. Руднев давно уже забыл, как это — вернуться с происшествия, а в холодильнике у дежурного твой контейнер с домашними, пусть холодными, котлетами и ланч-бокс на три отделения. В одном — хрустящая капустка квашеная, в другом — овальные кусочки соленого (или свежего) огурца, а в третьем — розовые пластинки любимого маринованного имбиря. И еще в отдельном пакете — полбулки хлеба из пекарни, уже порезанной на треугольные куски. Ольга… когда успевала? Ей в клинику к семи тридцати, а подвезти ее удавалось не всегда. Как-то легко они жили, словно по течению спокойной реки, без скандалов и даже мелких ссор. А как вечерами вместе молчать было хорошо — и фильм вроде какой-то на экране телевизора смотрится, а спроси, о чем, только рассмеются. То он заснет, положив ей голову на колени, то она забудется, прислонившись плечом. Уставали оба, выкладывались на работе. Может быть, для того, чтобы потом вот так… отдыхать? Или редкие совпавшие выходные с сыном провести?
Почему все закончилось?! Что он сделал не так?! Откуда появился этот, третий?! А он, Семен Руднев, вдруг стал лишним, ненужным, чужим…
Он уже сложил грязную посуду в посудомойку, как в кухню, подталкивая сонную Иришку в спину, вошла Лариса. Дочь молча подошла к нему, подставила щеку для поцелуя и тут же забралась на высокий стул у откидного узкого столика. Лара поставила перед ней миску с кукурузными хлопьями и кружку подогретого в микроволновке молока. С питанием ребенка его жена тоже особенно не заморачивалась. А Ольга, как он помнил, на завтрак готовила им с Игорем блинчики. Руднев с жалостью посмотрел на Иришу, но та поглощала еду быстро и с удовольствием.
— Сема, — услышал он. — Мы вчера не договорили. Найди время днем, нужно съездить к нотариусу, оформить разрешение на выезд Ирины. Она едет пока по туристической визе на год, после я ее привезу обратно. Ты не представляешь, как все сложно…
Он хотел сказать, что представляет очень даже, потому как изучил все требования давно, такая куча бумажек, что там отчеты оперативников, над которыми те корпят, — ерунда в сравнении. Но промолчал, лишь кивнул согласно. Ох, Лара, скрывала-то от него зачем? Помог бы, никаких препятствий чинить даже в мыслях не было. Откуда такое недоверие? Плохо он ее знал, свою жену, выходит. Вот в этом и упрекнуть хотел, когда вчера в кафе сидели. Но передумал.
— Я Иришку в школу отведу и в офис. Ближе к обеду созвонимся, хорошо? Только паспорт не забудь, прямо сейчас в карман положи, чтобы я видела. И давай, чтобы потом не было этих твоих «не могу» и «занят». Сделай хотя бы напоследок доброе дело — не подведи! — с досадой проговорила Лариса, а Семен только головой покачал. Были вчера еще сомнения — может, все же уговорить ее не спешить с отъездом, может, не все плохо у них? Сейчас же рад был, что не поддался слабости.
Лариса что-то выговаривала Ирише, та, по обыкновению, отмалчивалась. Семен только раз был на родительском собрании в школе, а слова классного руководителя о ней до сих пор помнил. Задели они его, слова эти. «Честно говоря, не понимаю я вашу девочку, даже побаиваюсь. Одноклассники тоже относятся с настороженностью. Ни с кем не дружит, но и не враждует. Просто есть класс, а есть — она, Ирина Руднева. У доски лишнего слова не вытянешь, ответы вроде правильные, но односложные. Если бы не письменные работы на твердые «пятерки», рекомендовала бы коррекционную школу. А сочинения какие продуманные пишет, зачитываюсь. И грамотность на уровне. Поговорите с Ирой или к психологу сводите. Причина какая-то должна быть для такой… отрешенности от социума!» — сказала она, с сочувствием глядя на него, «фигурирующего» в свидетельстве о рождении Ирины в качестве отца. Он слово в слово передал сказанное Ларисе, но та отмахнулась — мол, отключу пару раз интернет, заговорит и на уроке, и с одноклассниками. Главное — не дура у них дочь, просто интроверт по натуре. Руднев малодушно согласился, даже не попытавшись поговорить с Иришкой.
Сколько дней в году он был для нее отцом — по пальцем пересчитать. Жалел девочку, но полюбить так и не смог. За работой
