Книга Пернач V. Тьма в конце тоннеля - Алексей Глазков

тыльной стороной ладони, и собралась за новой партией.

— Мира, не ходи, зажигать нечем. — сказал я.

Та остановилась, медленно повернулась, и пристально посмотрела на меня.

— Как это “нечем”?

— Вот так, у меня ничего нет.

Она прищурилась, превратив глаза в щелочки.

— Ааа, так ты из этих… — протянула она, и бочком вышла наружу.

Я даже в себя пришел. Из каких,”этих”?! Что это за эти?? В сердцах плюнув на землю, я вышел наружу и начал собирать хворост. Набрав полную охапку, вернулся в наше логово, и обнаружил Миру, старательно вертящую одну палочку в лунке другой. Захотелось хлопнуть себя ладонью по лицу, но я сдержался. Кажется, начинаю понимать из каких я “этих”: тупых, и к жизни не приспособленных. Дело у нее спорилось, и скоро появился дымок, а потом и слабенький огонек, который постепенно набирал силу. Мира осторожно добавила сухой травы, и пламя окрепло. Разведя костер, она уничижительно посмотрела на меня, а я смог только виновато улыбнуться. И сделал ей самую мягкую лежанку. Она забралась в собранное мною гнездо, и уселась по-турецки, положив свою котомку на ноги, и обняв ее.

— Странный ты. — сказала она.

— Почему?

— Говоришь, что много путешествовал, но не знаешь ни черта.

— Я знаю много разного другого… Хочешь расскажу, что за штуки ты нашла?

Она подозрительно уставилась на меня.

— Ну, давай.

— Вот та железная штука, это гаечный ключ, ими механики пользуются.

— Это я и так знаю! — с нескрываемым превосходством бросила она.

— А вот та вторая штука, ею как раз костры и разжигали.

Мира выпучила глаза и уставилась на меня.

— Да-да. Только твоя сломанная, там деталей не хватает, и топляка в ней нет.

Девочка вынула зажигалку из сумки, и начала крутить в руках, рассматривая так и эдак, даже посмотрела сквозь нее на костер.

— Я тебе не верю.

— Но почему?

— Врешь ты все, вот почему!

— Не вру я!

— Врешь!

— Я много где был! Много с кем говорил! И с механиками у меня дружба, у них древних вещей много!

— Врешь ты! Нигде ты не был! А если б был — то огонь зажечь бы смог!

Я вздохнул. Она права. Мои знания и опыт тут никакой ценности не имеют. А имеющего ценность опыта у меня нет.

— У меня была зажигалка, самодельная из патрона, мне механики подарили. — соврал я.

— Ага, да. Продолжай. — съязвила она.

— А вот не буду! Не хочу. Ты вредная.

А и правда не хочу. Пошло оно все… Мы сидели молча, думая каждый о своем. Мое настроение как-то враз испортилось, хотелось уйти, спрятаться, и не показываться. Вот раньше был чистым, все меня уважали и почитали, а теперь? Теперь по местным меркам я дурак и неумеха, да еще и врун. Я вздохнул. Да даже если и так, то и наплевать. Нельзя знать и уметь все, потому что нельзя объять необъятное. Надо уметь признаваться в этом, и в первую очередь — себе. И научиться говорить окружающим “не знаю”, и “не умею”. В том нет ничего постыдного! Я еще раз вздохнул.

— Ну чего ты распыхтелся? — недовольно спросила меня Мира.

— Потому что неумеха. Ты вот умеешь разжигать огонь, я — нет.

— Ну не умеешь и не умеешь. Сказал бы сразу.

Вот именно. Сказал бы, но не смог. Признавать свои слабости и недостатки — это не просто.

— А расскажи мне про копателей. Это наверняка очень интересно — искать древние вещи.

Мира задумалась и потерла пальцами подбородок, глядя в потолок.

— Да, интересно… Каждый раз идешь, и надеешься найти что-то такое, необычное. Я видела необычное… Копатели ходят в Самаре, и вокруг, некоторые уходят далеко, потом возвращаются, и продают находки старьевщикам. Я часто на рынке вертелась, много видела. И сама ходила копать, но… Я не умею. Я ничего не находила. Вообще ничего!

В голосе девочки прозвучала горечь.

— Потом меня пристроили зазывалой. Ела я раз в два дня, потому что не могла никого зазвать… И меня продали бы в тот день, когда я убежала.

Так мы с ней похожи. Я не умею выживать, она не умеет копать и зазывать. И ей тоже тяжело это признавать. Хочется уметь, но нет.

— Сегодня ты накопала две вещи.

— Да! — глаза Миры блеснули, — За них много не дадут, но я накопаю еще! Мне везет с тобой!

Она улыбнулась.

— Хочешь есть?

Она смущенно кивнула. Я достал из сумки свой кусочек хлеба, который делил с ней, и протянул копательнице. Она с радостью схватила кусочек, и принялась его поглощать. Откусив большой кусок, прожевав, и с трудом проглотив, она внимательно посмотрела на меня.

— Ты странный.

— Почему? — удивился я.

— Костер зажечь не можешь, но столько вещей добыл. Кстати, в кого стреляли у химиков?

Ой.

— А, это крыболд шнырял.

— Ааа, крыболд… — протянула она, — Я уж подумала, что в тебя. Но потом ты пришел с добычей.

Мы опять замолчали. Мира откусывала хлеб по чуть-чуть, тщательно пережевывала, и только потом глотала. Я наблюдал за ней, и не думал ни о чем. Трогг молчал. Спит? Возможно. Телу тоже надо дать отдохнуть, пожалуй завалюсь-ка я спать первым, в начале ночи гостей может не быть, а к утру подежурю. Обрисовал Мире свой план, и она согласилась. Сказала, что посидит, сколько сможет, потом разбудит меня. Я дал ей напиться, и упал на свою лежанку.

Выключился сразу, как только голова коснулась колючей подстилки. И опять тот же сон: всеобъемлющая пустота, в которой находилось мое сознание. Я обозревал ее всю, во всех направлениях сразу, меня ничего не тревожило, я созерцал тьму и расслаблялся. Ровно до того момента, пока на границе восприятия не появился огонек. Я тут же сосредоточился на нем, и попытался нагнать, в прошлые разы он пропадал, но не теперь! Пятно света увеличилось, и я увидел фигуру человека. “Саша, Саша!..”. Что? Чей это голос? Я открыл глаза.

— Санта! Сантааа!.. — Мира теребила меня за плечо.

За ее спиной горел костерок, глаза девчонки припухли, и стали похожи на щелочки. Черт, сколько я спал? Пора вставать! Я сел, и потер щеки ладонями. Уф, тело отзывалось медленно, но я чувствовал, что сил стало больше. Как только я поднялся, Мира свернулась клубком на моем нагретом месте, прижавшись спиной ко мне, и тут же выключилась. Я плотно сжал веки, и открыл глаза. Главное не уснуть, надо наблюдать. Инстинкт подсказывал мне, что сидя у костра я дофига не нанаблюдаю, но вставать не хотелось. В основном потому, что об меня грелась Мира.

Я