Книга Плохая терапия. Почему дети не взрослеют - Эбигейл Шрайер

вы понимаете, что их предложение страдает всеми тремя недостатками: предвзятостью отбора, предвзятостью информации и сбивающими переменными. Можете ли вы провести исследование, которое их избежит? Да, конечно.

Сначала вы собираете данные о детях, которые, как выяснилось, пережили потенциально травматичный детский опыт. Затем, в качестве контроля, вы бы собрали данные о детях того же возраста, пола и из примерно одинаковых социально-экономических и экологических условий, которые не испытывали подобных переживаний. Спустя годы вы бы проследили за детьми из обеих групп, когда они достигли бы зрелого возраста, при этом исследователи не должны знать, к какому лагерю принадлежит тот или иной респондент. И наконец, вы бы изучили результаты. Это умопомрачительный объем работы, проводимой в течение многих лет, но это единственный методологически обоснованный способ получить достоверный, непредвзятый результат.

Именно так поступила Кэти Уидом. В 1980-х годах Уидом, профессор психологии и эксперт по сексуальному насилию над детьми, захотела проверить, насколько взрослые, подвергшиеся насилию в детстве, склонны к физическому насилию над своими собственными детьми. "Я решила, что получу документально подтвержденные случаи жестокого обращения и пренебрежения - судебные дела детей в возрасте от нуля до одиннадцати лет, - чтобы установить временную связь между жестоким обращением и пренебрежением и этими результатами", - объясняла она позже. В исследовании Уидома приняли участие 908 детей, затем их сопоставили с 667 другими детьми, которые жили в тех же районах и посещали те же школы, но в отношении которых не было документальных доказательств того, что они подвергались жестокому обращению.

Спустя годы Уидом связалась с уже взрослыми детьми и многими их потомками. Она наняла исследователей, чтобы опросить их, но не сказала им, к какому лагерю относится тот или иной испытуемый. Она обнаружила, что родители, которые в детстве подвергались физическому насилию, сексуальному насилию или пренебрежению, не чаще подвергали физическому насилию своих собственных детей.

Мы хотим верить, что все происходит не просто так, и нам хотелось бы иметь возможность определить эту причину. Сказать: "Вот почему я так плохо себя чувствую". Психологи называют эту склонность "стремлением к смыслу". Если мать переживает шок, узнав, что ее дошкольник болен аутизмом, она может сделать вывод, что причина в детских вакцинах, и это придаст диагнозу ощущение понятности. Мы не хотим быть Иовом, который не может объяснить "Почему я?" после жестокого несчастья, в котором некого винить. Мы можем найти удовлетворение в том, чтобы вспомнить о боли, которую причинили наши родители, и представить себе, что наша медиальная префронтальная кора зажглась.

Но у нас нет доказательств того, что детская травма вызывает конкретные проблемы с психическим здоровьем у взрослых. Исследования, которые пытаются доказать это, имеют множество источников предвзятости. Что мы можем сказать, так это то, что детская травма не является ни необходимым, ни достаточным условием для возникновения психопатологии во взрослом возрасте.

Но почему тогда так много людей считают, что книга "Тело ведет счет" полностью их объясняет? Возьмем взрослую женщину, офисного работника, которую пожурил начальник, и она теряет дар речи, застывает и дрожит. Она чувствует, что ее отправили в реакцию "бой или бегство". Весь этот опыт, и особенно ее характерная физическая реакция, остро напоминает ей о том, как в восьмилетнем возрасте она подвергалась оскорбительным тирадам отчима. Она читает о "телесных воспоминаниях" и думает: Да! Это то, что я чувствовала. Кажется, что само ее тело вспоминает о травме.

Но, как объяснил мне профессор Макнелли, страх - это нормальная, эволюционировавшая биологическая адаптация к надвигающейся угрозе: начальник кричит вам в лицо, ваше сердце колотится. Это не "память тела", а обычная физиологическая реакция на опасность. То, что вы установили связь со своим прошлым, может показаться вам доказательством того, что вы подверглись травме. Но, разумеется, вы не знаете, не будут ли взрослые люди с совершенно другим детством при плохом обращении со стороны начальника демонстрировать такую же реакцию. Ваша реакция может быть не более глубокой, чем реакция тех, кого воспитывали очень мягко, родители вообще не повышали голоса. Ваши телесные симптомы могут проявляться не сильнее, чем у аналогичных взрослых, не имеющих презренного отчима.

Наш офисный работник, к сожалению, может также обнаружить, что вспоминает кричащего отчима в отсутствие какой-либо непосредственной угрозы, и при этом у него возникает полноценная физиологическая реакция страха на это ужасное воспоминание. Макнелли рассмотрел и этот сценарий: такие реакции являются телесным выражением воспоминаний о предыдущем эпизоде. Это не тело "ведет счет" и сохраняет память, а реакция организма на воспоминание. Память находится в сознании и легко доступна; нет ничего подавленного, что можно было бы раскопать, нет спиритического сеанса, чтобы вызвать ее, и нет погребенного сокровища, которое ждет лопаты терапевта.

А как насчет необъяснимых физических симптомов, например, боли? Наверняка они должны быть следствием травмы? Ученые провели тщательные исследования, чтобы выяснить, испытывают ли дети, подвергшиеся насилию, больше боли во взрослом возрасте. В одном из исследований ученые выявили детей, переживших задокументированное жестокое обращение или пренебрежение, и проследили за ними спустя десятилетия. То же самое было проделано с аналогичной контрольной группой, в которой не было зафиксировано жестокого обращения. Исследователи обнаружили, что при опросе во взрослом возрасте обе группы показали практически одинаковый уровень болевых симптомов, что указывает на отсутствие связи между жестоким обращением в детстве и необъяснимой с медицинской точки зрения болью во взрослом возрасте. Еще интереснее то, что на вопрос о том, подвергались ли они жестокому обращению, участники с болью во взрослом возрасте гораздо чаще сообщали о жестоком обращении в детстве, чем те, у кого боли не было. Другими словами, детские травмы не приводят к увеличению частоты необъяснимых болей. Но взрослые, испытывающие боль, чаще сообщают о детских травмах. Если бы исследователи полагались исключительно на ретроспективные отчеты, они бы сделали ошибочный вывод о том, что детские травмы (и, возможно, возникшие "телесные воспоминания") привели к повышению уровня идиопатической боли во взрослом возрасте.

Почему я стал наркоманом, хотя никто из моих друзей этого не сделал? Почему я испытываю необъяснимую физическую боль? Почему мой брак распался? Желание получить объяснение вполне естественно. Если ваша жизнь складывается не так, как вам хотелось бы, это не ваша вина. Что-то, что было сделано с вами в прошлом, сделало вас таким. Так начинается охота на бекасов за детскими травмами. "Воспоминания", выкопанные однажды, редко поддаются независимой проверке, и в результате теория детской травмы становится нефальсифицируемой. Если вам кажется, что вы пострадали, значит, так оно и есть.

Почему необходимо проверять или подтверждать воспоминания? Потому что события, представленные в этих плохих детских воспоминаниях, могли не произойти вовсе или произойти не так,