Книга Крымский цугцванг-1 - Михаил Леккор

более того, нередко принимает основной удар сил тьмы. И так у него здорово получается, что начинаешь машинально искать у себя на теле рога и хвост, как у представителя этой самой тьмы.

А ведь это уже не ново — прикрывать стремление укусить кусок от России тягой защитить Запад. Или, проигравшись вдрызг, плакаться на всю Европу, дескать, я за вас пострадал!

В середине ХХ века, где-то с года сорок четвертого, а то и раньше, лидеры фашистской Германии, понимая, что проигрались, вместо воинственной риторики о расширении жизненного пространства и уменьшения унтерменшей, заголосили о борьбе с азиатами — варварами. По их мнению, передовой фронт борьбы света и тьмы проходит по линии советско-германского фронта.

Как все знакомо, не правда ли? Барбакашвили даже придумывать ничего не надо, поменял названия стран и некоторые даты и помчался на трибуну громить ненавистную Россию.

Только вот не странно ли, господа западные политики, что у вас такие одиозные защитники — фашисты, теперь вот грузинские националисты. Кто еще добавится — эстонские эсэсовцы или молодчики из ОУН?

Сарказма Дмитрию Сергеевичу было по жизни не занимать, и он ею щедро полил содержание монографии. У кое-кого из политиков на Западе и в России должно было на продолжительный срок испортиться пищеварение из-за повышенной кислотности.

Впрочем, Романов не собирался доводить политиков и там, и тут до белого каления и строить из себя диссидента. До взрыва сверхновой не должно было дойти в силу принятия превентивных мер.

Едва был сделан черновой вариант, он связался с Машей и попросил ее почитать часть рукописи (примерно половину) на предмет исправлений. Все же, она столько лет жила в Великобритании и знала английский получше, чем он. И может, еще подскажет, где имеется в Великобритании возможность выпустить монографию.

Маша завелась, как говорится, с пол-оборота, пообещав не только выверить книгу за несколько дней, но и найти хорошее издательство,

— Знаешь, — сказала она, — твое имя известно в широких кругах не только ученых, но и просто образованных интеллигентных людей как человека объективного и рассудительного. А недавняя конференция только добавила популярности. Я думаю, что монография разойдется приличным для научной книги тиражом. Тем более что положение правительства Кардегайла еще более ухудшилось и многие, если не большинство сочтут, что некий Романов бьет именно по нему.

Дмитрий Сергеевич постарался скрыть смущение и рассыпался букетом комплиментов и благодарностей. А затем осторожно выключил фон и только тогда облегченно вздохнул.

Бедная Маша! Она не знает — он не имел возможности передать, — что монография в такой трактовке никогда не выйдет. Передавая часть рукописи по интернету, Дмитрий Сергеевич прекрасно понимал, что ее текст немедленно попадет в руки не только Маше, но и так сказать «компетентным органам». И эти «органы» передадут рукопись кому надо. А потом начнется торг. Возможно, его будут шантажировать, но в конечном итоге предложат сделку, не будь он доктор исторических наук Романов.

И Дмитрий Сергеевич самодовольно осклабился, не подозревая, какую бурю он поднял своей хулиганской проделкой.

Глава 15

Назавтра он явился в институт к обеду. Нет, он не опоздал на работу — день был не присутственным и опоздать было невозможно по определению. Просто накануне он договорился встретиться с Щукиным, обсудить некоторые технические мелочи научной деятельности. В общем, текущие мелочи, при чем ничего неприятного. С некоторого времени Романов числился в составе сотрудников, которые имели право на свою точку зрения.

Впрочем, в институте царил дух либерализма и ему рот и раньше не затыкали. Но теперь Дмитрий Сергеевич перешел из категории людей, которым время от времени жизнь диктовала, как писать, в категорию лиц, которые создавали эту жизнь.

Поэтому Романов со спокойной душой потянул на себя тяжелую институтскую дверь, самодовольно думая, что уж сейчас-то ему боятся нечего.

И как оказалось, зря он так думал.

Он почувствовал это, как только зашел в помещение сектора. Здесь опять стояла атмосфера скорых похорон кого-то близкого, но, увы, бестолкового и заумного. Щукин сидел взъерошенный и взглянул на Романова с такой ненавистью, что тот понял — хоронить будут его.

— Ну, — спросил он вместо приветствия, — что у нас плохого?

— Тебе звонили из администрации президента страны, а потом и из секретариата Академии Наук. — Щукин помолчал и с надрывом спросил: — что ты сотворил на этот раз?

Ах, вот оно что! Быстро они, однако. Оставалось только надеяться, что речь идет действительно о монографии, а не о другом каком-нибудь грехе. Их у него стало почти столько же, как блох на уличной собаке.

Дмитрий Сергеевич коротко рассмеялся, сел напротив Щукина, констатировал:

— Пуганая ворона любого куста боится.

— С тобой тут испугаешься, — проворчал Щукин. — Так все-таки? Я, как лицо сугубо заинтересованное, поскольку вешать меня будут с тобой на одной березе, должен знать, за что хотя бы.

— Не знаю, — пожал плечами Романов, пожалел Щукина и выдал частицу правды: — я дописываю монографию и часть рукописи представил к рассмотрению. Наверное, хотят на государственную премию выдвинуть. Или академиком сделают.

Дмитрий Сергеевич откровенно врал. Никуда ничего он не представлял. Однако, с другой стороны, кое-кто рукопись уже явно читал. Значит, он говорит правду.

Он хмыкнул такой извилистости рассуждений.

— Куда представил? — не понял заведующий. Его обмануть в сфере научной бюрократии было трудно. — Если ты представляешь, то первоначально только мне. Не ври!

— Щукин, ты что, дурак? — удивился Романов, не желая выглядеть нехорошим брехливым мальчиком. — В компетентные органы, конечно. А там уже, видимо, послали дальше.

Заведующий сектором бросил на опасного сотрудника долгий подозрительный взгляд.

— Обычные монографии такого внимания не привлекают.

— Монография посвящена современности, внешняя политика последних лет, Лондонская конференция, может поэтому, — предположил Романов и возмутился, — и вообще, иди к черту, зачем я должен гадать, почему ко мне такое внимание. Можно подумать, ты не знаешь этого. Ну?

Щукин вздохнул:

— Знаю, конечно. И я бы не стал к тебе приставать, но ты недавно едва не подвел всех нас к стенке. Как тут не спросишь, когда будут расстреливать в очередной раз.

Зря он так заговорил. Романов был не тот доктор наук, который не находил ответа на сказанную дерзость. Он уже открыл рот, чтобы проехаться по своему заведующему, как гудок фона прервал их «глубоко научную» дискуссию.

На правах старшего Щукин включил фон. Громкость фона была небольшой, а экран повернут в сторону заведующего, так