Книга Совершенный выстрел - Матиас Энар

ее домой. Приду завтра. Она сидела рядом, ее лицо грело меня и постепенно вытесняло ненависть и дурные воспоминания. Я с улыбкой ответил:

— Хорошо, принимает лекарства. Меня не узнает, зато о тебе говорит, иногда произносит твое имя. Я рад, что у вас все в порядке.

— Спасибо, как мило с вашей стороны. Большая редкость, когда люди заботятся о близких! Ах, эта война превратила нас в дикарей, да-да, в дикарей.

У меня не было никакого желания выслушивать стенания старухи.

— Ну хорошо, если вам ничего не нужно, не буду вас дольше задерживать.

— Вы что, уже уходите и кофейку с нами не попьете?!

Я почувствовал невероятное облегчение в ее голосе. Пристально взглянув ей прямо в глаза, я сказал:

— Нет, не сегодня.

Не знаю почему, но мне захотелось немедленно уйти. Я был доволен, что придумал вернуться на следующий день, и не желал оставаться со старой каргой ни секундой больше. Я забрал оружие, заткнул его за пояс на спине и встал. Мирна удивленно на меня посмотрела.

— До скорого, — сказал я.

Она проводила меня до двери, вероятно по привычке, в сопровождении тетки.

Та смотрела на меня с непонимающим видом.

Я попрощался, вышел и уже за закрытой дверью услышал, как тетка говорит:

— Ведешь себя как дурочка. Видишь, этот парень совсем не злой.

* * *

Вернувшись, я сразу принялся убираться. Сдвинул мебель, хорошенько вымыл пол, вытер пыль на этажерках, вымыл кухню, ванную, все комнаты. Мать сновала рядом, кружилась, как маленькая. Заниматься физической работой было приятно. Я поменял белье, заправил кровати, спустился к бакалейщику, набил кладовку едой. Вытащил для матери чистые вещи из шкафа, довел ее до ванной, разделась она сама. Мыться она не хотела, пришлось силой поставить ее под душ.

За два часа весь дом был вычищен.

Потом я сварил себе кофе, от которого отказался у тетки, и выпил его на балконе. Завтра утром заберу Мирну. Уж не знаю почему, но я был уверен, что она придет по своей воле. Я сам себя не понимал. В сущности, почему я так прикипел к этой девчонке? У меня сложились собственные привычки, а я должен был менять их ради нее, оставлять мое пристанище, возвращаться сюда на целый день. Однако достаточно было вообразить, как она снует по квартире, услышать, как она напевает, взглянуть на нее через ставни ее комнатки, вспомнить запах ее волос, как возникало желание сразу пойти за ней, прямо сегодня.

Я решил подождать месяц, прежде чем пристрелить тетку. Мирна поживет тут, снова пообвыкнет, а я убью тетку, чтобы она и думать не могла о побеге. Тогда мы будем ее единственной семьей, и она останется с нами. Я даже воображал эту сцену: пришью ее издали, поздно вечером через окно в ее же гостиной. Если только ей не придет в голову выйти на улицу на ночь глядя.

К вечеру я вернулся на пост. Хотя официально я считался бойцом действующей армии, меня никто не трогал: когда вокруг спокойно, я мог делать все что угодно. Я доказал, чего я стою в городе и в горах, и все знали, что в случае неприятности на меня можно положиться.

В тот вечер я взял винтовку и бинокль и переместился в другой квартал. Я пошел южнее и провел ночь на заброшенной крыше. Один-единственный выстрел. Я прекрасно его помню, женщина, вероятно, недавно поругалась с мужем и пулей выскочила из дома, она шагала, крича и грозя кулаком в сторону здания, откуда только что вышла. Мягкий свет лучился с одного из балконов. Затем она будто задумалась, возвращаться ли домой, в растерянности обвела взглядом темноту, не понимая, куда идти, сделала шаг назад, и я попал ей в середину спины, идеальный выстрел. Никто не вышел посмотреть, что с ней случилось.

Потом я вернулся на пост понаблюдать немного, но в основном чтобы насладиться ночью; у меня не было желания лечь, помечтать, подумать о Мирне и о завтрашнем дне. С винтовкой я, по крайней мере, думал о войне, о выстрелах, я был вроде при деле, даже если ничем не занимался, а только вглядывался во тьму. Слева от меня море расстилалось бескрайним глубоким ковром, оно давало о себе знать не шумом, а лишь запахом. Ночь была тихой, никаких бомбардировок, только огоньки сверкают вдали. Иногда мне чудилось какое-то движение впереди, тогда я брал бинокль и пробовал угадать по изменчивой тени, человек ли пытается проскользнуть, кошка или всего лишь чайка совершает ночную прогулку. В темноте невозможно все как следует контролировать. Любой может проскользнуть, достаточно немного знать местность и прижиматься ближе к стенам. Редкие включенные прожекторы не высвечивали и одной десятой пространства и были расположены на проспектах и самых широких улицах. Здесь никто толком не знает, где начинается и где кончается его участок, единственная настоящая опасность — напороться на мины, которые мы сами заложили, или, переходя улицу, по несчастью, угодить в пятно лунного света, как раз когда часовой взял перекресток на прицел и видит любое движение, любой силуэт.

Ничего общего с боевой обстановкой. Иногда ночью, особенно летом, случались стычки на фронте, но всегда от нечего делать, бессмысленные, как задание на лето. Много длинных очередей и трассеров — а толку чуть. Некоторое время назад война ушла в другое место, и здесь все делалось только по привычке, но до той поры, пока она не возвратится, и тогда те же солдаты, что сегодня сражаются нехотя, будут биться за каждую улицу, за каждый дом как за родной. Казалось, что война — некое живое существо, которое, передвигаясь, одним своим присутствием развязывало бои и раздувало конфликты, подобно тем античным богам, о которых нам рассказывали в школе, и даже, скорее, подобно богине со змеями на голове. За один день мы изменялись, не понимая, что заставляло нас меняться, почему накануне ничего не произошло, а сегодня все бьются с безумной, невиданной яростью за позицию, которая до тех пор абсолютно никого не интересовала. И дело тут было не в приказах, приказы поступали всегда уже после и просто направляли высвободившуюся энергию войны.

Солнце взошло, но никакой усталости я не чувствовал. Вернулся одновременно со сменой караула у заграждений, в квартире пахло стиральным порошком и дезинфицирующим средством, мать еще спала.

Я принял душ и начал ходить кругами от нетерпения — нервничал от недосыпа. Я вышел прогуляться, чтобы успокоиться, пошел по оживавшему кварталу, первые торговцы-разносчики уже зазывали, лавки открывались, улицы наполнялись сигналящими такси. Я съел