Книга Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп

копья летали повсюду, образуя подобие облака. Доспехи и шлемы звенели, и их медные выпуклости стонали под ударами, в то время как люди испускали свою жизнь через прорубленные вены и внутренности.

(ст. 638—702)

Надменный Дзипер храбро въехал прямо в середину вооруженных врагов, свершая в ярости своей горькие дела и рубя смертоносным оружием сиртские силы. С ним ехал Солумут[106], воин, подобный ему, но не судьбой. Вместе они пронзили своими длинными пиками груди многих, кто вышел противостоять им. Вот меч пронзает трепещущую печень или сердце человека, вот виски пронзаются крылатой сталью. Один снес голову, другой рассек кость ноги. Вы, возможно, видели двух львов-близнецов, шумно продирающихся сквозь стадо, [используя] дикие челюсти. Вот один яростно раздирает когтистыми лапами жертву в клочки, а другой крушит нежный скот окровавленными зубами и наслаждается теплой кровью. В другом месте Бульмиций и могучий Ариарит, яростный Дорофей и оруженосец Иоанн удар за ударом клали на широкой равнине обреченные тела тех, кто выступал против них. Один воин работал своим мечом в гордом бешенстве, другой стоял прямо и искусно орудовал копьем. Один пускал тугие стрелы с натянутой тетивы. Другой, чья сила заключалась в его воинском искусстве, ярился и рычал, сражаясь обеими руками. И среди них сам могучий полководец сверкал своим молниеносным клинком, держа в ужасе фаланги врага. В песнях рассказывают, что точно так же Юпитер своим оружием заставлял гигантов трепетать в бою, когда удар его молнии уничтожал ужасных братьев, нанося им опаляющие раны.

Наши войска восторжествовали бы тогда, не реши злая Фортуна лишить их успеха. Неисчислимый злой отряд появился, когда пошла в наступление пехота мармаридов. Со всех сторон понесся плотный поток копий, тяжелые ветви дуба и опасные камни летели, словно молнии. Поле было покрыто черной пылью, и воины дрались в такой давке, что едва могли видеть собственное оружие. Но наш полководец продолжал сражаться, твердо противостоя каждой вооруженной атаке и запрещая своим людям поворачивать свои спины. И вот двое из его оруженосцев пали. Грузный Ариарит рухнул, получив множество ударов, и великодушного Дзипера пересилила сотня ран, полученных им. Могучий удар пронзил даже лошадь полководца, когда он галопом скакал близ врага, но он храбро правой рукой вытащил копье из тела своего быстрого скакуна, сломал его в ярости и швырнул [обломки] в лицо врага. Видя бегство союзников и собственные раны, полководец зарычал и, вскочив на другого коня, уселся на его высокую спину. Внушая ужас выражением своего лица, он помчался вперед, рубя плотные ряды врагов. Тогда, вместе со своими товарищами, полководец мечом прорубил себе путь сквозь вражью силу. Их линии побежали от внушаемого им ужаса, так что герой отбил участок земли для себя и своих людей и провел наступление в самое средоточие врага, выстроил своих воинов снова под их флагами и отогнал отряды массилов стрелами. В том бою никто из вражеских героев не осмелился вызвать его на поединок – настолько он был яростен, и любой, кто преследовал его[107], получал в ответ рану от его тугого лука. Если кто-то нападал на него, то был сражен на расстоянии, пронзенный в запыхавшуюся грудь брошенным Иоанном копьем, и любые люди, атаковавшие его с фланга, испускали свои насильничьи души под ударами крылатых дротиков, чьи жала пронзали их с обеих сторон.

Так что насамоны отказались от преследования знамен полководца и, все еще пыша яростью, разъехались кольцом по округе. Они убивали тех, кто в бегстве оставил свои знамена, кто испугался горьких угроз, когда началась первая схватка, и развернулся, чтобы убежать.

Был там один выдающийся командир, известный тем, что носил имя полководца и не менее знаменитый своей доблестью, выдающийся римский воин. Когда наш главнокомандующий узрел его издалека, бегущего из боя по широкой равнине, он воззвал к нему следующими словами: «Такова твоя верность? Так ли мы воюем, чтоб наверняка привести римскую армию к уничтожению? Ты отрекся от своего командования?

(ст. 703—773)

В какое место скачешь, несчастный человек? Из-за тебя гибнут наши бедные воины и наша репутация». Услышав слова главнокомандующего, командир устыдился, и в то же самое время горе воспылало в его теле. Действительно, те [оказавшиеся] несчастливыми угрызения совести и стыда погнали его навстречу преследовавшим племенам, ибо жестокая смерть нависла над ним, хоть он и хотел сокрушить отряды врага. Он сражался, пытаясь защитить теснимые ряды своих товарищей, и враги, доселе побеждавшие, начали поддаваться, и товарищи были спасены в момент их поражения, и судьбы этих погибавших переменились. Поначалу Фортуна помогала храброму воину – разъяренному, гордому от той резни, что он учинял, рубя тела врагов то одним, то другим ударом. Он был подобен задыхающейся от ярости тигрице, ревущей в гирканских полях оттого, что охотник наткнулся на выводок ее тигрят и унес их с собой из ее кавказского логова. Человек везет их для развлечения царей Персии, в страхе подгоняя лошадь железными шпорами. Но тигрица, подобная своему товарищу[-самцу] и быстрее западного ветра, горюет, несмотря на ее свирепость, о своем нежном потомстве, и [буквально] летит вперед [за похитителем]. Так же и тот командир сражался, атакуя племена туземцев. Мечом он снес одному человеку голову, и, метнув копье умиравшего, поразил с расстояния другого [противника]. Одному воину он пробил грудь мощным копьем, другого устрашил, потрясая копьем, и пробил ему одним ударом щит, руку и бок. Другой видел, умирая, как ему отсекли ногу, упал рядом с ней и горевал, что пережил ее. Вот раненый человек задавлен своей павшей лошадью. Пузырящаяся кровь высоко брызнула и смешалась с теплым песком. Тысячью способов тот яростный чемпион наносил раны со всех сторон, где только Фортуна ни предоставляла ему возможность. Но вот, уставшая и задыхающаяся, его лошадь начала запариваться и отказалась скакать. Линия мавров наступала, усиливаясь по мере приближения. За ними следовали Камал, Цера и яростный Стонта, большой вражеский отряд окружил неприятеля, и замешательства на поле боя добавил густой полет копий. Его щит, отражая жалящие копья, испускал медный стон и гулко грохотал. Враг давил, крича, и изматывал героя, в чьем щите застряли уже множество дротиков и копий. Он изнемогал под этой своей защитой, ибо его угнетал вес всего того потраченного [на него] оружия. Густые заросли, в которых он сражался с напиравшей на него толпой, увеличивали его усталость. Мало-помалу отступая, он искусно пробился к находившемуся рядом побережью, и воды защищали его от нападения справа. Он повернулся влево, когда ехал, защищая спину щитом, а лицо и