Книга Русский код. Беседы с героями современной культуры - Вероника Александровна Пономарёва-Коржевская

были следующим за ней поколением. Есть в этой картине и прекрасные сцены в зимнем Переславле-Залесском, показанные колоритно и точно.

А по поводу книг мне трудно посоветовать что-то одно. Могу только сказать: читайте поэзию! Ее и перечитывать можно сколько угодно раз. И чем больше перечитываешь то или иное стихотворение, тем полнее оно открывает свои бесконечные смыслы. Александр Исаевич только однажды немного написал о моей поэзии, но написал очень глубоко. В частности, что мои стихи требуют многократного прочтения. Но это не только мои стихи – все настоящие стихи этого требуют. Не то что раз прочел – и закрыл. Надо прочитать, а через два-три дня вернуться. Так я посоветую открыть Мандельштама, Георгия Иванова, который еще не до конца оценен у нас в стране. Читать поэтов менее известных, но прекрасных – Иннокентия Анненского, Аполлона Григорьева, Полонского… Вообще, с книгами надо жить.

ЭБ: Прочитайте, пожалуйста, свое стихотворение. Мне кажется, это был бы уместный финал нашей беседы.

ЮК: «Перевозчик». Это стихотворение написано в Поленове.

Наталье Грамолиной

Не на русскую душу доносчиком,

лучше стану судьбе вопреки

с поседевшим лицом перевозчиком

у безлюдной излуки Оки.

Кулаки побелеют от сжатия

рукоятей весла и весла.

Если правду – пока демократия,

жизнь меня хорошо потрясла.

И в клубление зыбко-прощальное

и дубки на другом берегу —

будто вдовый кольцо обручальное,

очертания их сберегу.

Чтобы в час убывания с белого

света, ставшего меркнуть в окне,

частью именно этого целого

на мгновение сделаться мне…

Разговор с Сергеем Старостиным

ВЕРОНИКА Пономарёва: Большинство здравомыслящих людей осознают, что косоворотка и балалайка – даже не субкультура, а некий симулякр «русского кода». Как ты считаешь, что нужно сделать, чтобы ощутить самоценность русской культуры? На что можно опереться?

СЕРГЕЙ Старостин: Нужно, прежде всего, опираться на людей, которые эту культуру исповедуют, любят, понимают ее смыслы и исторические связи, пытаются восстановить порушенную преемственность поколений. И двигаться дальше. Другого выхода я не вижу.

Очевидно, что русская культура – понятие мирового масштаба, вобравшее в себя множество составляющих. Анализируя современную ситуацию, я думаю о традиционной культуре как о фундаменте, на котором выстраивалось само тело культуры. Человек рождается в определенном месте, входит с ним в контакт и с течением времени получает массу разной информации от своих предков, от окружающего мира, пытается взаимодействовать с родным микрокосмосом. В этом тесном взаимодействии человек испокон веку трудился, создавал все необходимое для жизни. Однако само пространство подсказывало, что на одном тяжелом труде не протянешь – ты должен дополнить бытие чем-то, что поможет тебе выстоять, то есть творчеством. Все художественное, что создано людьми, рождено в естественных отношениях человека и природы, человека и малого социума. Сейчас мы будто утратили это гармоничное взаимодействие.

Я бы стал беспросветным пессимистом, если бы не видел у людей самых разных профессий колоссальной тяги к традиционной культуре. Окружающие меня люди, принадлежащие к разным поколениям, доказывают ее жизнеспособность.

Мое знакомство с традиционной культурой произошло давно, еще в пределах собственной семьи, когда я общался с бабушкой, мамой, отцом не только как с родственниками, но и как с носителями некоего культурного ядра. Я, человек советский, не мог дать этому явлению конкретного определения, но чувствовал: все, что я видел и слышал в детстве, – настоящее, поскольку исходит от самых близких людей.

А вокруг официально позиционировалась иная культура – культура «от народа». То есть был какой-то абстрактный народ, у которого существовала какая-то культура, которая предлагалась ему для восприятия и подражания. В общество транслировалась установка: «Народ, у тебя есть вот такая культура – восхищайся и поддерживай ее».

Порождение псевдорусской культуры, конечно, сыграло свою роль. Сегодняшний русский человек находится в растерянности от непонимания себя и своей национальной принадлежности, мы испытываем чувство тотального русского сиротства. Оно связано с тем, что мы по собственной или по чьей-то воле, недогляду, недомыслию несколько поколений назад отказались от предложенного предками культурного наследия – наследия любви. Мы от него дистанцировались, потому что государство, пользуясь монополией на информацию, настоятельно предлагало свою модель народной культуры. Но наследование исконной культуры происходит особым путем – из уст в уста, поэтому мы и называем ее устной культурой. Это то, что передано от моих бабушки, деда, отца, матери и воспринято мной. Вот мое достояние, мое наследие.

ВП: У нас межпоколенческие связи были полностью прерваны или какая-то часть благодатной реки продолжила течь?

СС: Если бы операция с подменой культуры прошла с полной стерильностью, сейчас была бы пустыня. К счастью, этого не случилось. Задача формирования нового советского человека где-то выполнялась хорошо, а где-то не очень, с послаблениями. Естественный путь наследования на протяжении двух поколений был прерван, но не абсолютно и не повсеместно.

ВП: Почему в советскую эпоху власть активно поддерживала малые культуры, а русская культура выполняла роль растворителя? Почему мы не должны были демонстрировать нашу русскость?

СС: Такое положение дел подавалось как жертва, принесенная большим братом ради сохранения малых народов. Прекрасно помню, когда мы проходили через экспедиции: огромное количество человеческих ресурсов, умов направлялось на Дальний Восток и Крайний Север, в Армению, Азербайджан, Сибирь с целью изучения и фиксации малочисленных народов и этносов. Те же азербайджанцы, которые за советское время почти утратили основополагающие музыкальные жанры вроде мугама[44], были вынуждены обращаться в Московскую консерваторию, чтобы с помощью некогда собранных материалов познакомиться с музыкой, исполнявшейся на их территории шестьдесят, семьдесят лет назад.

С одной стороны, такой подход был оправдан, с другой – от русской культуры отвлекались колоссальные ресурсы, хотя и она все-таки фиксировалась. Гуманитарные вузы вывозили студентов в этнографические экспедиции для записи народных песен. В консерваториях и музыкальных училищах проводилась не только фиксация, а еще и изучение собранного материала. Все-таки в то время была здоровая инициатива, благодаря которой нам досталось колоссальное архивное наследство.

ВП: Почему традиционная культура, в том числе и музыка, – не архаика, а современность? В чем ее актуальность?

СС: Потому что это наследство создавалось людьми, имеющими связь с мирозданием, остро чувствующими связь с настоящим. Глобально ничего не изменилось: основополагающие потребности человека все те же, что и века назад. Изменилось давление медиапространства. Именно оно пытается погрузить нас в некий искусственный мир, замкнутый на самих себе.

Человек традиционной культуры вставал на землю ногами, иногда босыми, смотрел на небо и определял, что и как будет