Книга В другом мире: заметки 2014–2017 годов - Изабель Грав

капитализма.

Ирмгард Койн и ее письма Арнольду Штраусу

Если после романов Ирмгард Койн почитать ее переписку с Арнольдом Штраусом, то становится понятно, что ее любимый женский образ позаимствован из жизни. В переписке с бывшим возлюбленным Штраусом она ловко удерживает его внимание и постоянно говорит о деньгах: как и героини ее книг, она зависит от финансовой поддержки мужчин. Ее героини вступают с мужчинами в физические отношения, надеясь, что взамен получат лучшую жизнь. Однако эта надежда в романах Койн регулярно оказывается ложной и приводит к трагическому финалу. На своих протагонистках она четко показывает, что из-за условий, в которых они вырастают, у них нет другого выбора. Необходимость лжи является лейтмотивом как ее книг, так и писем к Штраусу. Постоянные отговорки Койн, должные объяснить возлюбленному причины, по которым она так далеко, являются, как и в ее книгах, ложью по необходимости, которая может спасти ее из бедственного положения. Ложь во спасение иногда может быть – в связи с амбивалентным желанием и внутренней раздробленностью – единственным выходом. Однако, в отличие от своих героинь, Койн не нужно было попадать в зависимость от мужчин, чтобы выжить, так как она могла жить за счет своего письма. Хотя, конечно, для этого письма были нужны определенные условия, и поэтому она не могла последовать за Арнольдом Штраусом в США, чтобы там довольствоваться ролью жены и нахлебницы, ведь это сделало бы ее работу невозможной. В этом отношении ее ситуация похожа на ситуацию Симоны де Бовуар, которая по похожим причинам не хотела переезжать к своему любовнику Нельсону Ольгрену в Америку. А Койн так поразительно точно демонстрирует проблемы женского творчества, которое оказывается зажато между отношениями и требованиями работы, что ее книги до сих пор не потеряли своей актуальности.

Работа горя во время занятий спортом

Меня постоянно посещает печаль во время занятий спортом, особенно в моменты, когда я спокойно лежу на коврике и выполняю указания тренера или тренерки. Глядя вверх, замечая сквозь окно кусочки неба, я не могу не думать о моих умерших родителях и спрашиваю себя, в какой форме они еще существуют и существуют ли вообще. Несмотря на то что сразу после смерти матери я четко ощущала ее присутствие, сейчас мне всё труднее его заметить. С ней не так-то просто вступить в контакт. В подобных ситуациях я испытываю отчаянную потребность хотя бы разок поговорить с ней, ведь нам еще столько нужно обсудить и выяснить. Я не могу смириться с тем, что это невозможно; это требование реальности, к которому я никак не привыкну. Почему мое желание последнего разговора не может быть удовлетворено? Я бы всё отдала за последний разговор с ней, за последнюю встречу. И вот в этой жизни мне это не светит. Дверь в отчаяние, которая в этот момент приоткрывается, снова закрывается, когда я продолжаю заниматься своими делами, – как будто ничего и не произошло. После мыслей о посмертном существовании моих родителей я возвращаюсь обратно в свою жизнь, которая без них иногда кажется мне невыносимой.

Male oscuro

Тот факт, что редакторские замечания составляют примерно половину книги Ингеборг Бахман, поначалу несколько отталкивает. Я также не уверена, что описание снов Бахман представляет для читатель*ниц хоть какую-то ценность, если не сопровождается анализом психоаналитика. А вот письмо Бахман врачам кажется мне потрясающим, особенно в том месте, где она обвиняет психиатрию в том, что та оставляет пациентку наедине с болезнью. По ее мнению, психиатрия дает болезни название, чтобы потом приглушить ее фармацевтикой. И лишь психотерапия интересуется тем, как у пациентки дела и почему она страдает. Записки Бахман показывают, что расставания – в ее случае расставание с Максом Фришем – не только оставляют большой след, но и могут способствовать серьезному надлому, который не всякий человек в состоянии преодолеть. От конца этих отношений она так и не оправилась, если судить по ее запискам. Она воспринимала его как неприемлемое предательство общей интимности. Особенно невыносимым для нее было то, что сразу после внезапного расставания он заменил ее другой женщиной, и та пьет теперь чай из ее чашек. Трагизму этого расставания, пусть и не всегда эксплицитно, посвящены многие строки книги. Именно поэтому я и считаю ее достойной читательского внимания.

Сувенир

Вчера утром со мной произошло нечто необычное. Я, как всегда, проснулась слишком рано, и меня начали преследовать мучительные мысли. И вновь я подумала о смерти моей матери. Для меня невыносимо не иметь возможности получить от нее какой-либо знак, и я начала мысленно жаловаться на это воображаемому собеседнику. Как же тяжело, когда мое настоятельное желание контакта не может быть услышано, когда моя мама остается для меня недоступной. Мое негодование по этому поводу росло, и я взяла в руку книгу, чтобы как-то успокоиться. Чтение всегда помогает мне, когда я взвинченна или безутешна. Это была «История моей жизни» Жорж Санд, которую я достала из доставшихся мне от мамы вещей и оставила у себя на прикроватном столике. Я открыла книгу, и из нее выпала почтовая открытка, которую я прислала маме в 1992 году из Англии. Это была открытка с изображением картины Жана-Оноре Фрагонара под названием «Сувенир» из собрания Уоллеса. На картине изображена женщина в блестящем платье, которая пишет на дереве букву – очевидно, инициал своего возлюбленного. Единственный наблюдатель этой сценой – собака, и именно это, должно быть, сподвигло меня феминистически интерпретировать эту картину для мамы. В коротком тексте на открытке я для начала выражаю надежду, что эта картина ей понравится. Затем я указываю на аллегорию ситуации, в которой писательница не могла рассчитывать на внимание публики, потому что в XVIII веке никто не обращал внимания на женский литературный труд. Поэтому на картине Фрагонара роль публики достается одной лишь собаке. То, что эта открытка – символ общения с моей матерью – попала ко мне в руки именно в тот момент, когда я в отчаянии ожидала от нее знака, заставляет меня думать о высших силах. Какая-то инстанция все-таки хотела утешить меня выпавшей открыткой. Мать положила ее именно в книгу Жорж Санд, которую она, возможно, тогда читала. И теперь я задаюсь вопросом: могу ли я надеяться на подобный знак от моего отца?

Дана Шутц vs Ханна Блэк

Письмо-протест Ханны Блэк, в котором она потребовала