Книга Февраль - кривые дороги - Нина Артёмовна Семёнова

когда он ударил ее в ладонь, потек между пальцами, она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

«А может, это и есть счастье — выйти ранним летним утром в поле и ощутить запах сена, и ни о чем больше не думать, не знать…»

Когда она открыла глаза, машина уже стояла, но стояла почему-то посредине реки.

— Вот паразитка, заглохла! — сказал Сережка и спрыгнул в воду. Вода была мелкая и не перелилась через голенища сапог. Он взял Нанку под мышку и перенес на берег, вернулся за Линой.

— Помочь вам?

— Спасибо, я сама.

Она сняла туфли и прыгнула, но Сережка уже на лету поймал ее и быстро и больно прижал к себе. Близко встретились лица, глаза в глаза.

— Так, значит, я — петух?

— Что? — не поняла Лина.

Глаза его в упор смотрели на нее.

— Вот вам за это!

Он наклонился и так же больно и быстро поцеловал ее в губы.

— А теперь можете говорить и думать обо мне все, что вам угодно!

И отпустил руки. Лина шлепнулась прямо в воду, выронив туфли.

Она ничего не понимала: спрашивал про какого-то петуха, но при чем тут она? Стояла в воде и недоуменно моргала глазами.

— Сережа, что с вами? -

Сережка даже опешил: неужели Нанка сама про петуха придумала? Он виновато помог Лине выбраться на берег и обернулся в надежде увидеть Нанку.

— Ну, погоди у меня! Я с тобой сейчас расправлюсь!

Но Нанка была уже далеко, у самого стога, на котором, упершись руками в бока, стояла Васильевна и дразнила Нанку:

— А ну-ка, залезь, залезь.

Нанка бегала вокруг стога и слезно просила:

— Мам, ну кинь веревку. Что тебе — жалко?

Васильевна смеялась и подзадоривала:

— Нет, нет, ты ж ловкая, залезь сама.

Вдоволь насмеявшись, она наконец сбросила вниз веревку, и Нанка, обвив ее ногами, быстро и цепко вскарабкалась на стог.

Вскоре подошла Лина, и Сережка помог ей тоже взобраться на стог.

— Будете мне помогать, — сказала Васильевна и крикнула вниз Сережке: — Эй, подавай!

Лина подошла к краю стога и глянула вниз. Отсюда, с высоты, земля показалась ей и в самом деле выпуклой, а далекий сосновый лес был совсем рядом — вот он, рукой достать, и только река уходила все дальше и дальше, чтобы там, вдали, слиться с небом.

К стогу подвезли сено и стали быстро подавать, Лина и Нанка едва успевали подхватывать его и оттаскивать на середину, Васильевна же ходила по самому краешку стога и ловко, споро укладывала сено.

— Эй, агроном, смотри не скособочь! — крикнул ей снизу Сережка. — Это тебе не в навозе копаться!

Было жарко. От солнца ли, которое палило голову, от сухого трескучего сена, что лезло в волосы, забиралось под платье, от толкотни Лина быстро устала и двигалась уже вяло. Васильевна подбодряла ее:

— С непривычки это. А ты пересиль себя. Знаешь, как у спортсменов — второе дыхание.

Кружилась голова, пот застилал глаза, но под ногами все время вертелась Нанка и кричала:

— Давай, давай, веселей!

Не могла же она отстать от Нанки?

Сколько времени прошло, Лина уже не соображала, одна мысль билась у нее в мозгу: только бы не упасть, только бы не упасть. И когда почувствовала, что вот уже падает, Васильевна подала ей фляжку с водой:

— Хлебни-ка.

Лина поднесла кружку ко рту, глотнула и вдруг почувствовала, ощутила всем своим телом, как с этим первым глотком воды начала таять усталость.

«Так вот оно, второе дыхание».

И сразу стало так легко, как будто она только что проснулась.

— Ну вот, — засмеялась Васильевна и, налив в ладонь воды, брызнула ею на Лину, — я ж говорила. А теперь и работа пойдет дружней.

Работа действительно пошла дружней, и к вечеру стог был закончен. Так же, на веревках, спустились со стога, и Нанка потянула всех на речку — купаться.

РЕЧКА. БЫСТРЯНКА. Кто придумал ей такое название? Тихая, скромница, течет меж тенистых берегов медленно, плавно, наверно, потому, что торопиться-то ведь ей некуда: до моря вон какая даль. Кусты нависли над ней, купают свои ветки в воде, а подчас и совсем скроют ее, будто и не речка это вовсе, а ручеек малый. Возле же пасеки, там, где, по словам Силыча, было раньше озеро, разливается она широко-широко. Сюда, на песчаный плес, и бегает деревенская детвора купаться. Правда, сегодня здесь было почему-то тихо. Нанка с разбегу плюхнулась в воду.

— Тетя Линочка, прыгай!

— Я не могу. Мне нельзя, — сказала Лина.

Она только умылась и села на берегу, а Васильевна, Нанка и Сережка плескались в воде, брызгались и хохотали.

Солнце уже спускалось, и река сама купалась в тихих закатных лучах, как в серебре. Лине так захотелось забыть все и броситься с головой в воду, но тут же она вспомнила доктора Лидию Ивановну и как та предупреждала ее против малейшей простуды. А вода текла, струилась, манила. Лина встала и пошла берегом в деревню. Правда, пройдя немного, она остановилась, потому что услышала за кустами такие странно знакомые слова:

— Тише, дети, тише, мы начинаем сегодня историю древнего мира.

Раздвинув кусты, Лина увидела, что Нанка собрала вокруг себя ребятишек и рассаживала их на песчаном берегу.

Ребятишки не слушались. Один из них, самый меньший, сидел на берегу голяком и сыпал на мокрую коленку песок — строил город.

— Какую истолию? — спросил он и почесал себе живот.

Нанка хотела рассердиться — какой непонятливый, но тут же, видно, вспомнила, что она ж учительница, и терпеливо пояснила:

— Ну, какую? Которая давно-давно была, еще до Октябрьской революции.

— Ага, понятно, — сказал мальчишка, а остальные тоже согласно закивали: раз до революции, значит, действительно древняя.

Нанка улыбнулась, довольная.

— А кто не выучил урока, — сказала она, — честно поднимите руку.

Честными оказались все, и все подняли руки. Нанка, нахмурясь, подумала: как же ей дальше вести урок, и сказала:

— Ладно, не поднимайте рук, я вам и так верю.

Ребята опустили руки, и только рыжий Колька загляделся на жука и не опустил руки. Нанка подошла и сама опустила ему руку.

— Ты чего лезешь? — замахнулся на нее Колька. Но Нанка не испугалась.

— Учительницу, — сказала она Кольке, — надо называть по имю-отчеству. — Нана… — она запнулась, но тут же сообразила: — Зинаидовна.

Колька так и зашелся хохотом:

— Ха-ха-ха! Зинаидовнов не бывает.

— Не бывает, да? А как бывает, как? — рассердилась Нанка.

Колька немного подумал:

— А как твоего папку звали?

— Никак не звали. Вот.

Тот, что спрашивал про «истолию»,