Книга Год 1914-й. Время прозрения - Александр Борисович Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Товагищи, - сказал он, - существующая государственная система себя отжила и пережила. Если подойти поближе к башне Силы, то можно мысленно услышать все те яркие эпитеты, которыми товагищ Серегин награждает никуда не годных царских генералов. Сочетание махрового феодализма и проросшего через него подобно плесени дикого капитализма - это, знаете те ли, не самое здоровое состояние общества, и не может продолжаться долго. Я вообще крайне скептически отношусь к этой вашей затее с монархическим социализмом. Помяните мое слово: когда закончится эта война, богатые станут еще богаче, бедные совсем обнищают, а царская власть, точнее, ее верные слуги, станет покрывать это безобразие, при необходимости пуская в ход армию и полицию. Да, именно так-с!
- При мне, - внешне спокойно, но с железной твердостью сказала Ольга, - никто ничего такого покрывать не будет. А если кто и попытается, то узнает, какова императрица Ольга в гневе...
- Свергнут вас при таких настроениях, голубушка, как пить дать, свергнут, да еще и голову отрубят, - вздохнул Ильич. - И никакого монархического социализма у вас не получится, а будет самая безобразнейшая буржуазная республика, ибо, как говорят нам, хе-хе, предшественники, «не вливают вина молодого в мехи ветхие», а вы тут не вино в мехи собираетесь влить, а новую кровь в жилы обветшавшего государства.
- Если за спиной Ольги Николаевны встанет весь русский народ, возглавляемый партией большевиков, -с усмешкой сказал Коба, - то свергнуть ее будет довольно затруднительно.
- Народ, товарищ Коба, он в России, - взвился Ильич, - а переворот случится в Петербурге, прямо в Зимнем дворце, по сценарию, разработанному еще милейшим графом Паленом. Верные слуги, еще пять минут назад такие милые и послушные, затыкают слишком добрую к людям императрицу вилками, а потом пошлют царствовать либо бессильного и безвольного Алексея, либо провозгласят буржуазную республику с собой во главе. И никто на помощь любимой государыне, как бы ее ни любили, не придет, ибо сие будет невозможно. Так, собственно, с небольшими поправками, и произошел февральский переворот в том мире, из которого к нам пришел товарищ Серегин.
- В деле с принуждением нашего Папа к отречению, - глухо сказала Татьяна, - явно прослеживается государственная измена не только господ генералов, наставивших оружие на своего самодержца и угрожавших ему смертью, но и чинов гвардейского лейб-конвоя, охранявшего царский поезд. Без всяких дополнительных просьб со стороны Государя старший офицер должен был арестовать мерзавцев, вывести их на свежий воздух и расстрелять прямо у вагона, а потом арестовать и расстрелять начальника станции, не выпускавшего царский поезд на перегон в сторону Санкт-Петербурга. Только так, и никак иначе, требуется действовать в тот момент, когда решается судьба трона и Отчизны. Главная ошибка нашего Папа в том, что он сам окружил себя людьми, которые его впоследствии свергли и обрекли на смерть всю нашу семью. Все сам, сам, сам, никто его не заставлял.
- Из этого следует сделать вывод, - сказала Ольга, переглянувшись с сестрой, - что нам с тобой, Тата, не следует быть такими большими дурами, как Папа и Мама. Глупость в монарших делах может быть допустима только в очень небольших пределах. По одну руку от нас должен встать многомилионный и многонациональный российский народ, наши братья и сестры: православные, католики, протестанты, магометане, буддисты и иудеи. В то же время по другую руку нам необходимо иметь оберегающую трон лейб-компанию: вернейшие из верных, преданные нашему трону как по соображениям верности монархии, так и из понимания важности нашего дела для русского народа.
- Иудеи, Ольга, я не ослышалась? - переспросила Татьяна, а Ильич с Кобой переглянулись.
- Да, иудеи, - с упрямством ответила Ольга, - ты не ослышалась. Сергей Сергеевич считает, что нет хороших и плохих народов, а есть хорошие и плохие люди, и что яблоко от яблоньки, бывает, укатывается очень далеко. Поэтому хороших людей стоит поощрять вне зависимости от всех прочих обстоятельств, а плохих карать по всей строгости закона, не делая никаких национальных и религиозных обобщений. Наш прапрадед император Николай Павлович говорил, что в его государстве есть только верноподданные и скверноподданные. Добрые люди должны жить там, где им удобно, а для злых и жадных у нас есть Акатуй и прочие малоприятные для жизни места. Золотые прииски в Магадане, о которых мы с тобой читали, тоже потребуют немалого количества рабочих рук. Кроме того, следует учесть, что большая часть иудеев в своих местечках живут в ужасающей нищете, и собственная верхушка угнетает их даже больше, чем официальные власти. Как императрице мне следует проявить жалость и снисхождение к этим несчастным людям, и в то же время в мои обязанности входит беспощадно давить чрезвычайно размножившихся гешефтмахеров любых национальностей. Вот тут давеча господин Ульянов рассуждал о той части буржуазии, коя намеревается невероятно обогатиться на военных подрядах. Могу вам обещать, что после завершения войны состоится открытое расследование, и все скоробогатеи, нажившиеся на солдатской крови, оптом будут обезжирены через секвестр всего их имущества и пойдут по каторжному этапу пилить в тайге лес, тем самым увеличивая благосостояние государства, которое они решили обокрасть.
- Да вы, сударыня, говорите почти как революционерка-интернационалистка! - воскликнул Ильич. - Я удивлен и даже немного шокирован, услышав такие речи из уст дочери царя, которому все двадцать лет не было дела до страдающих в нищете русского и других народов Российской империи! Неужели причиной таких радикальных перемен в вашем сознании стало «тлетворное» влияние товарища Серегина и товарища Кобры, преподавших вам свои суровые истины?
- Чтобы вы знали, господин Ульянов, - строго сказала Татьяна, - моя сестра Ольга всегда была такой, только прежде об этом знали только самые близкие. Очевидно, об этих свойствах ее характера Сергею Сергеевичу поведала Анастасия-первая12, а тот решил, что в условиях, когда к занятию трона не годны ни дядя Михаил, ни тетушка Ольга, императрицей следует делать мою любезную сестрицу, ибо она последняя в нашей семье, кто может удерживаться на узком лезвии бритвы между самопроизвольным распадом всего и вся и жестокой антинародной диктатурой. Для первого в ней достаточно железной воли, а для второго моя сестра слишком человеколюбива.
- На самом деле Сергей Сергеевич и госпожа Кобра - это моя последняя защита от описанного здесь антигосударственного переворота, - грустно улыбнувшись, сказала Ольга. - Я
