Книга НКВД. Война с неведомым - Александр Бушков

– А что? – продолжал штурман. – Это ж не Германия.Сам подумай.

Командир и сам готов был дать руку на отсечение, что внизу –не Германия. Что угодно, где угодно, но – не рейх. В рейхе давненько уж такбеззаботно свет не жгут по ночам…

Он так и водил самолет по кругу, не в силах ни принятьрешение, враз изменившее бы обстановку, ни даже выдвинуть хоть какую-то версиюкасаемо того, куда их занесло. Он замер в своем кресле, привычно выполняянехитрые маневры, а внизу буйствовали загадочные огненные картины, по улицамструились потоки машин, и на реке, точно, проплывали ярко иллюминированные, мирныесуденышки. Раскинувшееся внизу зрелище было невероятно красивым, но именнопотому вызывало нешуточное раздражение, временами переходящее в злость –окопались, мать их…

И вдруг все кончилось независимо от них, помимо их хотения иволи. Слева поднялись над землей совершенно другие огни – десятки, а может,даже сотни ярко-зеленых огней, образовавших контур исполинского равнобедренноготреугольника, вершиной касавшегося земли.

Треугольник и в самом деле был исполинским. Он поднялся наддоброй половиной города – так, словно открывался некий люк – надвинулся, икомандир инстинктивно зажмурился, ожидая удара, показалось вдруг, что внутри,меж огнями, не пустота, что там что-то есть…

Удара не последовало. Когда полосы зеленых огней оказалисьпо бокам самолета, произошло нечто. Словами это описать никак не удалось бы.Просто-напросто нет таких слов. Нечто. А в следующие миг «Петляков» оказался всовсем другом небе – с редкими звездами, светившими в прорехи тающих грозовыхтуч…

Что бы там ни было, они миновали грозу. Горючее было наисходе, и командир, сверившись с приборами, стал снижаться, продолжая лететь навосток. Довольно скоро он прошел на бреющем над железнодорожной станцией схарактерной водокачкой. Он знал эту станцию. До их аэродрома отсюда былокилометров полсотни, но, главное, территория была своя…

И он пошел на посадку, приземлился на лугу, даже шасси неподломил, обошлось…

У них хватило времени, чтобы в темпе обсудить случившееся ипринять решение. Когда к самолету стали опасливо, не спеша приближаться цепьювстревоженные красноармейцы из охраны станции, когда им стали орать, чтобыназвались, они уже совершенно точно знали, что следует говорить в полку.Точнее, о чем не следует говорить.

Не было никакого такого неведомого города. Ничего подобного.Самолет просто-напросто попал в грозу, потерял ориентировку, и, покаопределились, выработали горючее. Вот и все. Насквозь правдоподобная, жизненнаяистория. Никто и не засомневался – подобное случалось сплошь и рядом, благо самолетбыл ничуточки не поврежден… И не было к ним никаких претензий…

За все прошедшие с тех пор годы у командира так и непоявилось сколько-нибудь вразумительного объяснения. Он предпочитал не гадатьпопусту – коли ни одну догадку проверить невозможно.

А вот обида осталась – устоявшаяся, нешуточная. Выпускаядым, глядя куда-то в сторону, командир говорил глухим голосом, в котором этастарая обида звучала явственно:

– Полное впечатление, что они нас вышвырнули. Какнашкодивших котят. Чтобы не лезли, куда не надо. Вот так вот взяли за шкирку ивышвырнули, чтобы не болтались в ихнем мирном, чистеньком небе. А с другойстороны… А с другой стороны, они нам и не обязаны были цветки дарить.Хорошо хоть, не двинули из всех калибров… Могли ведь, а? Но что это и где это,я гадать решительно не берусь…

Что бывает туманным утром

Я тогда служил на торпедном катере. В сорок четвертом.Хорошая была посудина по тогдашним временам – «гэ-пятый»…

Мы однажды ночью ставили мины в шхерах. Знаете, что такоешхеры? Настоящий лабиринт: прибрежные островки, заливчики, невероятно сложныефарватеры. Нужно быть настоящим асом, чтобы там работать. Ну, командир у насбыл как раз такой…

Получилось, как в том анекдоте: «хорошо, да не очень»,«плохо, да не совсем». Нас зацепили с берега немецкие пушкари, и чувствительно,катер потерял ход. Но, с другой стороны, мы сумели юркнуть в узость,оторваться, скрыться с глаз, прежде чем встали окончательно. Оказались в этакомузеньком проливчике меж двумя скальными стенами, приткнулись к одной. Замаскироваликатер – мешковиной, брезентом, веток нарезали на берегу, камыша, травы…Получилось нечто вроде стога – но, главное, место, судя по всему, было малохоженое.Были шансы отсидеться, попробовать починиться. Если удастся, на следующую ночьуйти.

Чинились в бешеном темпе, сами понимаете. Все были при деле.Но часового, понятное дело, выставили сразу – как в таких условиях безчасового?

До сих пор не знаю, повезло мне, или нет. С однойстороны, гораздо лучше бдительно торчать с автоматом на палубе, чем возитьсявпотьмах с двигателем в обстановке общей нервозности и матов-перематов.С другой – такое уж было мое везение, что эта гнида подвернулась именномне…

Короче, я торчал на палубе. Палуба на торпедном катере чистосимволическая, одно название, пятачок, но все же это именно палуба, у шлюпки итакой нет…

Уже шло к рассвету. Честно вам признаюсь, что я тогда курил.«Тогда» – в смысле стоя в карауле. Я, конечно, не юнга-первогодок, прекраснознал, что часовому курить запрещается категорически, но, во-первых, часовым ябыл не вполне уставным – меня на пост ставили без караульного начальника, безразводящего. Я был импровизированный часовой, интеллигентно формулируя.А это чуточку другое, по-моему… Коли не совсем по уставу…

А во-вторых, обстановка крайне благоприятствовала. Не былони малейшего риска себя демаскировать огоньком папиросы или дымком. Утровыдалось пасмурное, туман не то чтобы стоял – его волокло над водой, этакимиполосами, огромными клочьями. Белесыми, как разведенное молоко. В таком туманеневозможно было в двух шагах разглядеть ни огонька, ни дымка. И потом, япапироску прятал в горсти – не окончательный дурак…

И самое, пожалуй, главное, что мне придавало нахальстванарушать устав – я ж не на открытой палубе стоял, я был внутри этого самогошалаша, стога, что мы соорудили. Оставалась щель шириной этак в две ладони,вроде амбразуры…

Если подумать, может, этот стог меня и спас. Жуть подумать,чтобы могло быть, окажись я на палубе в открытую…

Все это произошло совершенно неожиданно. Проливчик былшириной метров сорок – и вдруг, без малейшего всплеска, на поверхностьподнялось что-то такое, что его перегородило почти что поперек. Если оно быломеньше ширины проливчика, то ненамного…

Я отчетливо видел в разрывах тумана…

Сначала подумалось, что это подводная лодка всплыла и сейчасустроит нам амбец. Торпеду, конечно, в такой узости не выпустит, ее самуразворотит – но у них ведь и пулеметы с пушками имеются, и экипаж вдесятеропоболее нашего…

Длинное всплыло, темное.