Книга Закат блистательного Петербурга. Быт и нравы Северной столицы Серебряного века - Сергей Евгеньевич Глезеров

class="p1">Особенно ликовала по поводу того, что Сабурова «спустили с лестницы», черносотенная газета «Русское знамя». «Ожидается еще одно проявление восторга „истинно русских людей“, – с едкой иронией замечал обозреватель «Биржевки», – поднесение героям расправы над Сабуровым адреса от представителей населения „Горячего поля“». Напомним, так называлась огромная городская свалка – прибежище бомжей и воров.

Шумиха вокруг скандала долго не утихала. Профессора лицея выступили со специальным заявлением, в котором говорили, что хоть они и не одобряют тост Сабурова, поскольку он не был согласован с председателем банкета, но решительно протестуют против учиненного грубого насилия. Постыдным они называли не только само рукоприкладство в отношении вольнодумца, но и сочувствие, которое проявили присутствовавшие.

Кадетская газета «Речь» опубликовала заявления нескольких бывших лицеистов, поддержавших Сабурова. «Как все в лицее изменилось, во что превратилось то учебное заведение, из которого вышли люди двадцатых годов, которые не жалели ни свободы, ни жизни для блага горячо любимого им народа, – отмечал лицеист 55-го курса Друцкий-Любецкий. – Пушкинский лицей умер, осталось жалкое сословно-бюрократическое заведение, которое давно пора сдавать в архив»…

И напоследок – несколько слов о судьбе Петра Сабурова, который был, кстати, известным шахматистом. В 1918 году он покинул большевистскую Россию. Последние четырнадцать лет жизни он провел в эмиграции, умер на чужбине в 1932 году…

О депутатской «безответственности»

Любопытный эпизод из истории последней, четвертой, Государственной думы был связан с борьбой оппозиционных либеральных депутатов за «свободу депутатских речей», за право свободно и беспрепятственно, не опасаясь никакого преследования, высказываться с думской трибуны. Иными словами, как тогда говорили, – о «безответственности депутатов».

Поводом к обсуждению этого вопроса стало дело Н.С. Чхеидзе, которого привлекли к уголовной ответственности за выступление в Государственной думе 11 марта 1914 года. Чхеидзе свою вину категорически не признавал. «Я, как член Государственной думы, пользуюсь полной свободой суждений и мнений по делам, подлежащим ведению Думы, – заявлял он, – а потому за упомянутую речь, сказанную с думской трибуны, суду не подлежу».

В апреле 1914 года думская оппозиция поставила на повестку вопрос о свободе депутатского слова. Она ссылалась на западноевропейское законодательство, охранявшее свободу парламентских выступлений. Судебная комиссия Думы, по предложению оппозиции, постановила немедленно приступить к обсуждению законодательного предложения «прогрессистов» о «безответственности» депутатских речей.

В то же время председатель судебной комиссии Шубинский заявил, что предоставление членам Думы «безбрежной свободы слова» недопустимо. По его мнению, ни при каких условиях депутатам нельзя оскорблять государя императора, глумиться над религией, оскорблять нравственность и «злостно осмеивать государственный строй и порядок». Однако только сама Дума должна быть судьей того, что в депутатских речах является результатом темперамента, полемического задора, а что составляет политически недопустимый выпад.

Ходок из народа в Государственную думу

Шубинский предложил организовать внутри Думы дисциплинарный суд, который разрешал бы все вопросы об «ораторских эксцессах», допущенных с думской трибуны, исключая лишь «преступные деяния», преследуемые уголовным законом. Такой суд функционировал бы подобно совету присяжных поверенных. По предложению Шубинского избрали специальную подкомиссию Думы для разработки вопроса о дисциплинарном суде. Отреагировало на обсуждение в Думе и правительство, заявив, что не будет возражать против законопроекта о неприкосновенности депутатского слова, но только при одном условии: если он будет включать репрессии за «ораторские эксцессы».

Думская оппозиция настаивала на скорейшем рассмотрении закона о свободе депутатского слова: она предлагала не обсуждать государственный бюджет, пока не будет принят закон. Даже лидер крайне правых Пуришкевич, всегда выступавший непримиримым врагом оппозиционеров-либералов, заявил себя сторонником свободы депутатского слова. Однако он возражал против того, чтобы сводить счеты с правительством во время рассмотрения бюджета. «Это государственное преступление, – сказал он, – ибо это бьет по нормальному ходу государственной жизни и по карману тех, кто облагается налогом».

В итоге рассмотрение законопроекта отложили почти на месяц: к нему вернулись только в конце мая 1914 года. Вопрос вызвал бурную реакцию, за принятие закона высказались различные думские фракции, кроме тогдашних «правых».

«Свобода депутатского слова, – заявил «октябрист» Шечков, – есть только частичное выражение более общего начала – свободы вообще». «Кто противник настоящей свободы депутатского слова? – вопрошал «трудовик» Геловани. – Это те, кому страшен свет, это те, чей голос, как голос совы, только тогда и звучит сильно, когда кругом темнота». А лидер «прогрессистов» Ефремов, обращаясь к Думе, заявил: «Если вы хотите вернуть страну к абсолютизму, то можете отклонить безответственность депутатского слова, но если хотите сберечь конституционный порядок, берегите как зеницу ока свободу депутатского слова».

Подавляющим большинством Дума приняла решение перейти к постатейному чтению законопроекта. Против выступила только небольшая группа «правых» во главе с Марковым и Замысловским. Последний предлагал поправку, в которой перечислялись случаи, когда депутат должен нести ответственность за свои слова. Поправку отклонили 167 голосами против 97.

Во время окончательного голосования несколько «правых октябристов» и националистов устроили демарш: желая сорвать кворум, они покинули зал. Однако цели им добиться не удалось: большинством 166 против 69 законопроект о «безответственности депутатского слова» удалось принять.

«Ни копейки в казну!»

В июле 1906 года яркая страница в историю русского парламентаризма была вписана в городе Выборге. Именно здесь после роспуска императором Николаем II первой Государственной думы собрались депутаты «в изгнании», и город Выборг на какое-то время стал центром российской парламентской оппозиции. Депутаты распущенного парламента наполнились решимостью бороться против «реакционного переворота». Собраться всем вместе в Петербурге легальным образом не представлялось возможным, поэтому выбор остановился на городе Выборге. Власти Великого княжества Финляндского сочувствовали либеральному и даже радикальному движению в России, надеясь, что изменения в Российской империи сыграют на руку финской самостоятельности.

«Думские квартирьеры», уехавшие в Выборг еще в первой половине дня 9 июля, подыскали помещение для заседаний – гостиницу «Бельведер» на берегу морской бухты. Местные полицмейстер и губернатор дали разрешение на проведение собрания. Находилась гостиница на углу нынешних набережной имени 40 лет ВЛКСМ и Ленинградского проспекта. Владельцем гостиницы был немец Константин Францевич Эренбург, поэтому местные жители нередко называли ее «немецкой».

Забегая вперед, скажем, что годами позже эта гостиница станет любимым местом проживания в Выборге поэта Осипа Мандельштама. Это была одна из лучших гостиниц города, славившаяся «чистотой и прохладным, как снег, ослепительным бельем», как пишет Мандельштам в очерке «Финляндия». Кстати, гостиница «Бельведер» была известна как место, где можно было попробовать легендарные выборгские крендели, являвшиеся одним из символов города. Один из путеводителей по Финляндии конца XIX века так и наставлял путешественников: «Быть в Выборге и не попробовать ранним утром кофе с теплыми выборгскими кренделями в „Бельведере“ так же грешно, как быть в