Книга Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском - Юрий Михайлович Корольков

снесли в караульное помещение, сняли флаг и распахнули ворота.

Александровская самостоятельная республика, не признававшая власть и законы Российской империи, просуществовала неполных трое суток. Но это была первая независимая республика, провозглашенная в царской России, и возглавил ее революционер Феликс Дзержинский.

2

С началом навигации партию ссыльных пешим порядком отправили за триста верст в Качугу, в верховья Лены, чтобы оттуда на баржах сплавить вниз по реке до Вилюйска, в Якутский край.

Опережая ссыльных, туда уже летели секретные указания, куда направить, где разместить государственных преступников. Распоряжения передавали, как эстафету, — от губернатора к губернатору. Иркутский генерал-губернатор отправил своему якутскому соседу пространное письмо по поводу строжайшего наблюдения за политическим ссыльным Дзержинским.

Партия медленно двигалась по большаку на Качугy, останавливаясь на ночлег или дневки в холодных сырых «этапах», разбросанных по дороге верстах в двадцати один от другого. Партия шла небольшая. Уголовников-каторжан было немного, поэтому на этапах не приходилось вести бои за места для ночлега на нарах. Шли медленно: куда спешить! И караульные не подгоняли, им тоже некуда было торопиться.

Феликс и Михаил Сладкопевцев шли рядом и без конца разговаривали. Михаил — выходец из Тамбовской губернии — часами мог рассказывать о родном своем городке Шацке, о Елатьме, раскинувшейся на высоком берегу Оки. Там он учился в гимназии. К своему дворянскому происхождению Сладкопевцев относился иронически. По виду его можно было принять за бородача-крестьянина, может быть, за купца. С конвоирами Михаил легко находил общий язык, особенно когда они оказывались его земляками — с Тамбовщины.

Михаила арестовали в Петербурге по обвинению в принадлежности к марксистскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса» и так же, как Феликса, подвергли административной высылке в Сибирь на пять лет.

— Знаешь, куда нас гонят? — спросил Михаил Дзержинского, когда они ушли вперед, отделившись от партии.

— В Вилюйск, — равнодушно ответил Феликс.

— В Вилюйск-то в Вилюйск. Но ты слыхал, что из этих мест, как из твоей Варшавской цитадели, никто никогда не убегал?

— Но это можно сделать еще по дороге, — улыбнулся Феликс.

— Об этом я и хочу с тобой поговорить...

О побеге они говорили не в первый раз: строили планы еще в Александровске, в пересыльной тюрьме.

— В Качуге у меня есть приятель, который живет там на поселении. Разыщем его и спросим совета. — Феликс говорил об Олехновиче, который жил в этих краях.

— Не забывай только, что мы уже в Сибири. За побег отсюда дают четыре года каторги.

— Дают только за неудачный побег, — поправил его Феликс. — Сначала ведь поймать надо... А бежать с дороги всегда лучше в начале.

— А это и есть начало. Смотри!

Каменистая дорога вывела их на вершину холма, с которого открывались необъятные дали: река, текущая в крутых берегах, в осыпях, начинавшихся от корневищ вековых деревьев на взгорье и почти отвесно спадавших к самой воде. Дальше раскинулся поселок с рублеными бревенчатыми домами под крышами из щепы. Речку перегораживала запань, забитая бревнами, похожими издали на спички, выброшенные из коробка.

Вероятно, это и была Качуга. Отсюда Лена становилась судоходной, здесь начинался сплав леса в низовья реки.

Колонна ссыльных нагнала их, была уже близко. Впереди двигались подводы, груженные пожитками ссыльных. Их тянули лохматые лошаденки. А позади партии лениво тащились конвоиры, перекинув через плечо шинели, увязанные в скатки. День стоял холодный и ясный, но дорога утомляла, и солдатам было жарко шагать по каменистой дороге, скользившей то вверх, то вниз, от одной сопки к другой.

Этапная тюрьма — две казармы, обнесенные потемневшим деревянным забором, — стояла при въезде в Качугу, у Якутского тракта.

Распахнулись ворота и поглотили партию ссыльных вместе с подводами и конвоем. Начальник этапа, в форменной фуражке без козырька, в меховой безрукавке, придававшей ему затрапезный, домашний вид, велел выстроить партию на поверку. Он сам пересчитал ссыльных и расписался в книге начальника конвоя. После этого объявил, что с данного момента они могут считать себя вольными, могут выходить в поселок, имея на руках проходные свидетельства. Но обязаны являться на этап к вечерней поверке.

— Везет нам! — снимая с повозки свою котомку, сказал Феликсу Сладкопевцев. — Ходи куда хочешь... Завтра обязательно разыщем твоего Осипа.

Утром, выправив в канцелярии проходные свидетельства, в которых указывалось, что они имеют право проживать только в пределах Вилюйского уезда Якутской области, Феликс и Сладкопевцев отправились на поиски Олехновича. Феликс знал, что Осип живет на Нижней улице, недалеко от запани. Но было это два года назад, и с тех пор многое могло измениться.

Оказалось, что Осип живет на старом месте. Встретила ссыльных жена его, Анна, которую Феликс уже плохо помнил. А она узнала его сразу.

— Вот где довелось встретиться! — приговаривала она, радушно улыбаясь, приглашая пройти в горницу.

— Я не думал, что и вы здесь, — сказал Феликс.

— А куда же мне от Осипа... Взяла дочку — и сюда. Второй год живем.

Узнав, что Олехнович работает на запани плотовщиком, товарищи отправились на реку.

Осип стоял в болотных сапогах по колено в воде, подтягивал на себя багром скользкие бревна. Он оглянулся, когда Феликс его окликнул, узнал не сразу, но шагнул навстречу, не выпуская из рук багра.

— Слушай! Да не может этого быть!.. Вот уж не думал повидать тебя здесь, Фелик! — радостно говорил он, обнимая Феликса. — Куда путь держите?

— В Вилюйск.

— Да-а, — протянул Осип. — Плохо это, Фелик.

— Потому и разыскивали тебя. Совет нужен.

— Ладно, поговорим... Эй, ребята! — обернулся он к плотовщикам. — Работайте без меня. Дружки приехали.

Они вернулись на Нижнюю улицу, зашли в дом, где Анна уже хлопотала, накрывая на стол.

— А ты как знала, что гостей приведу! — ласково сказал Осип, обнимая ее за плечи.

— А куда же вы еще денетесь? Садитесь, угощайтесь чем бог послал...

— Ну, рассказывайте, братцы: что нового? Давно с воли?

— Третий год по тюрьмам. На воле четыре месяца был. Поработал, да мало...

Феликс отвечал на расспросы, а сам разглядывал своего друга. В первый момент ему показалось, что Осип здорово изменился, а пригляделся — прежний: та же бородка клинышком, те же горящие глаза, только залысины сделались шире, от чего лоб стал еще больше.

Осипа все же судили за убийство провокатора, дали шесть лет каторги, погнали в Нерчинск. Но в пути — это было через год