Книга Любовь во время пандемии - Екатерина Островская

– Меня никто не предупреждал о вашем визите, – прохрипел он. – Скажите, по какому вопросу, а то много вас таких ходит.

– Таких, как я, нет больше. И если я здесь, то дело важное. Вы только сообщите Каро, что я здесь…

– Вот каждая приходит…

– Ты чего быкуешь, сявка[9] парашная? – приветливо улыбнулась Вера. – Давно из стойла[10] вылез? Соскучился по ласке? Так я тебя туда отправлю. Звони Трухе!

– Так это… Сразу надо было…

Он снял трубку и набрал номер квартиры.

– Труха, тут какая-то фифа в кашемире по виду из себя марвиху[11] в законе строит. Короче, до Каро она пришла. Говорит, Обережная какая-то.

– Бережная, – подсказала Вера.

Но охранник уже закончил разговор и посмотрел внимательно на нее.

– Сейчас Коля спустится, – произнес он примирительно. – А ты сразу чего нарываешься? Про стойло зачем-то гонишь. За это и ответить можно. Я, чтоб ты знала, по уважаемой статье чалился и по-свойски чирикаю[12] не хуже тебя.

– При волыне здесь?

– Да какая волына? – возмутился охранник. – Я тебя умоляю, не смеши меня! Пукалку какую-то выдали, «Оса» называется. Четыре ствола и все мимо. Я при себе перо[13] держу – надежный ферзь[14].

– Покажи, чтобы не пустой базар.

Охранник усмехнулся, выдвинул ящик стола и достал нож. Не стал протягивать его женщине, а просто подержал его перед собой, потом отправил обратно в ящик.

– Это вещь! – оценила Вера. – Фролик делал, сразу видно. Да еще рукоятка из лосиного рога. Такой ферзь большого дела просит. Я сама только три раза такой видела: один у ментов в музее, второй под ребром у жмурика, а третий мне сам Фролов в качестве презента давал, но я не взяла.

– Отказалась? – не поверил охранник. – А я за свой… Да чего говорить. Чего ты сразу со мной по-человечески не поговорила? Ты уж прости, сестра, ну, всякое бывает…

Спустился лифт, двери кабины разъехались, на площадку вышел молодой человек и махнул рукой охраннику.

– Пусть проходит.

– Так я и не держу… в другой раз придет, так я чефирбак налажу и поговорим за жизнь. Я вообще ни ухом, ни рылом, что такие марвихи бывают.

Бережная с Трухиным зашли в лифт, и Николай нажал самую верхнюю кнопку.

– Как нога? – спросила Бережная.

– Ничего вроде, рука плохо шевелится, но говорят, что тоже все нормально. А вы по какому вопросу к нам?

– Карену все расскажу, по-пустому не пришла бы. Кстати, тебе, Коля, спасибо от меня за девочек.

– Да ладно. Я сам виноват. Если бы заранее достал пистолет, тот гад не ушел бы. А то пока достал, с предохранителя снял – время ушло.

– Видел хоть, кто там был в машине?

– Если бы видел, тот не ушел бы, а так я просто в машину шмальнул. Так что дырка в тачке есть – это точно.

– Ментам сказал об этом?

– А чего стучать – сами разберемся.

Двери лифта разъехались, Коля вышел первым и направился к квартире. Вера вошла следом и оглядела пространство. На большой площадке находилась еще одна дверь.

– А там кто живет?

– Никого. Приходили какие-то фраера типа покупать, но Каро сказал, чтобы и думать не смели.

– Кому он это сказал?

– Кому-то. Я не присутствовал.

Они подошли к двери, и Трухин нажал на кнопку звонка. И тут же громко прозвучала мелодия «Владимирского централа».

– Как у вас тут! – восхитилась Бережная. – Все по понятиям.

– А то! – ответил Николай.

Дверь открылась. Трухин вежливо пропустил Веру вперед, она вошла, и тут же их встретил еще один молодой человек – здоровяк с напряженным лицом.

– Позвольте ваше пальто, – произнес он крайне вежливо, обращаясь к Бережной.

Так вежливо сказал, что от неожиданности сам закашлялся.

Вера сняла свое бежевое кашемировое пальто, положила на руки вежливого привратника и спросила:

– Куда проходить?

И тут же из глубины квартиры показался Качанов. Он махнул рукой.

– Следуйте за мной, гражданин начальник. То есть гражданка начальник.

Он даже не засмеялся. И никто не засмеялся. Поэтому Вере показалось, что это не было шуткой. Они прошли по просторному коридору и остановились у широкого проема, за которым оказался просторный холл, на стенах которого висели картины.

– Заходы! – произнес Качанов и засмеялся.

Вера зашла и обомлела от количества картин на высоких стенах.

– Карен Константинович, так у вас здесь настоящий музей!

– Музей-шмузей, – отозвался он, – я в этом не разбираюсь. Просто несут добрые люди мне в подарок эти картинки. А зачем мне все эти Кандинские-мандинские, Малевичи-фуевичи. Я люблю только одного художника: знаешь какого?

– Нет, – призналась Бережная.

– Айвазовского! Знаешь почему? Потому что он был армянином. Айвазян его фамилия. Ты это знала?

– Конечно, – кивнула Вера, – мне он тоже очень нравится.

– Так вот, я сказал кому-то, что мне нравится Айвазян, и мне сразу принесли. Я посмотрел. Очень хорошая картина. И вдруг я понял, что эта картина из музея в Ереване. И сразу говорю: неси обратно. А то нехорошо получается: в Ереване теперь нет ни одной картины Айвазяна. У них ни одной, а у меня четыре.

– У вас четыре картины Айвазовского? – не поверила Бережная.

– Нет, уже только три осталось. Я же говорил, что одну обратно в Ереван отправил: пусть люди ходят туда и восхищаются.

Бережной вдруг показалось, что Качанов придуривается и очень умело изображает из себя армянина.

– Давайте серьезно поговорим, Карен Константинович, – предложила она.

– Лады, – согласился Каро Седой и показал ей рукой на еще одну дверь.

Они вошли в комнату, где было окно во всю стену, а за ним виднелась гладь залива с остатками сошедшего льда.

В комнате не было никакой мебели, кроме низкого журнального стола и четырех кресел вокруг него. Каро показал на кресла и произнес: