Книга Ночи темной луны - Сергей Пономаренко

— Выходит, я для тебя чужой, раз у тебя от меня тайны? Впрочем, как хочешь! Мавр сделал свое дело — мавр может уйти! Всего хорошего! — Антон, развернувшись, пошел в сторону метро ускоренным шагом.

Протоптанная дорожка была узкой и позволяла двигаться по ней только одному человеку. Обида его переполняла, подгоняла вперед. Сзади он слышал скрип снега под легкими шагами Ани.

Возле самого входа в метро Аня нагнала его.

— Пожалуйста, не обижайся на меня. Поверь, так будет лучше. То, что со мной происходит, слишком серьезно и опасно, и я напрасно вовлекла тебя в это. Если мы больше не увидимся, я не буду тебя за это осуждать. Теперь тебе известны номера моих телефонов на работе и дома, так что решай, продолжать ли общаться со мной. Не спеши с ответом — как говорится, утро вечера мудренее. У тебя есть время все обдумать и принять решение. Спокойной ночи!

Антон попытался что-то сказать, но Аня мягко прикрыла ему рот рукой:

— Скажешь мне завтра. Как хорошо, что можно отложить решение вопроса на завтра, вот только не у всех оно наступает.

В метро они ехали молча, каждый погруженный в свои думы. Когда Антон вышел из вагона, Аня достала из сумочки тетрадку-дневник и снова прочитала заглавие:

Записки абсурдного человека, начатые от нечего делать и никому не предназначающиеся

Стрелки на циферблате маленького упитанного будильника остановились, но время продолжило свой неумолимый бег, отсчитывая отпущенные свыше мгновения, которые складываются в минуты, часы, дни, годы. Не знаю, когда будильник перестал отслеживать время — час или три дня назад? Возможно, он обиделся, когда я перестал обращать на него внимание, пытаясь таким образом бороться со временем.

Здесь суть времени — скука и ничегонеделание, все однообразно, подобно застоявшейся воде в пруду. День прошел — и слава Богу, что жив и теоретически свободен.

Графическое отображение жизни человека — это синусоида в системе координат, где на оси абсцисс отмечается прожитое время, а на оси ординат — его взлеты и падения. Мое настоящее находится на промежутке убывания, под осью абсцисс, не знаю лишь, как далеко еще до пика падения. Другими словами: кукушка, кукушка, нагадай, сколько мне осталось жить?

К сожалению, зимой кукушка не кует, не мелет, и дятел головой о дерево не бьется. Зима — это время ожиданий, формирования желаний и надежд на будущее.

На этой пустой даче я не один: где-то за стенкой грызет тишину темноты мышь. Она не попадается мне на глаза, а только грызет и грызет нескончаемый сухарик. Она затворница по рождению, а я — по обстоятельствам, и нам нечего делить. Мне надоело одиночество, а она не знает иной жизни. В отличие от нее, мне есть с чем сравнивать.

Здесь громкая тишина. В ней слышится скрип старых половиц под тяжестью невидимых тел, неожиданно и непонятно как возникает одиночный стук, как выстрел, заставляя вздрогнуть. А затем долгая пауза мертвого отсутствия звуков, и все начинается заново. Мышь к этому привыкла, я — нет. Она — единственная здесь реальность, все остальное призраки прошлого.

Я привык к общению, и его отсутствие действует на меня угнетающе. В голову лезут глупые мысли, суеверия. Мне вспомнилось, что накануне гибели Костика по радио и телевидению предупреждали о наступлении неблагоприятного периода, который называется Черная луна. Казалось бы, какое отношение имеет далекое космическое тело к смерти моего сына? Никакого, согласен. Вспоминая то злополучное утро в малейших деталях, я пришел к выводу, что внешнее спокойствие Костика было ненатуральное. Что-то его нервировало, даже тревожило, но не настолько, чтобы он сам полез в петлю. Я по-прежнему уверен, что это было не самоубийство, а убийство. Так при чем здесь луна? Но мне надо было тогда как-то отреагировать на тревожность сына. Хотя бы попытаться узнать, что у него на душе. Со слов Владика, Костик мечтал о современном компьютере и ради этого стал торговать наркотиками. Могли мы с Аней купить ему компьютер? При большом желании могли, ужавшись в личных расходах, особенно я. Но сейчас уже поздно об этом думать. Всему свое время и место.

Ко мне во сне приходят те, которым я прервал синусоиду жизни. Они жалуются на ужасный холод и мрак вечной ночи, царящий в могиле. И с нетерпением ожидают меня.

Иногда мне кажется, что я тоже умер. Ведь здесь меня постоянно окружают холод и темнота наглухо закрытых ставнями окон. Днем я не могу топить печь, чтобы никто не увидел, что дача обитаема, а ночной топки для обогрева домика не хватает. Здесь кругом щели, через которые улетучивается тепло. Небольшой электрообогреватель практически не помогает. Единственный способ не замерзнуть — это все время двигаться.

Братки меня ищут, и очень мало надежды скрыться от них. Нет ничего ужаснее ожидания, постоянного нервного напряжения, когда знаешь о неотвратимости этой встречи. Иногда, срываясь, я даже хочу встретиться с ними, так как подобное ожидание хуже смерти. В обойме пистолета, который я подхватил, убегая от Калгана, есть еще четыре патрона, и я надеюсь уйти в небытие не один, прихвачу кого-нибудь из отморозков.

Смерть меня больше не страшит. Ведь мертвый человек ничего не боится. Страшно лишь взойти на порог смерти, а дальше уже обеспечены покой и безмятежность. Там я встречу Костика.

Из-за стены доносится хруст — это снова что-то жует мышь, живое существо в мертвом доме, давшем мне крышу над головой, взамен забрав покой. Вечно жующая обжорка этим хрустом разгоняет зловещие звуки, возвращает меня в реальность.

Эти записи предназначены только для одного читателя — меня самого. И если их случайно обнаружат, то это может обозначать только то, что я уже мертв, а мертвые сраму не имут.

За несколько часов, пока было отключено электричество, дом совсем остыл, стало невообразимо холодно. Шариковая ручка замерзла и не хочет писать — мне приходится отогревать ее своим дыханием.

Нелепость моего существования, всего того, что со мной произошло, привела меня к мысли, что я лишь игрушка в игре, называемой жизнью. Мы — заводные игрушки, и насколько хватит завода внутри нас, зависит от внешних обстоятельств и личных качеств. Так, одна заводная игрушка зацепилась за старую тапочку и безуспешно пытается сдвинуть его с места, другая опрокинулась и молотит вхолостую, но без напряжения, словно для видимости, а третья пошла, пошла… далеко пошла.

Хироманты учат, что жизнь человеческая предопределена и отражена в линиях левой руки, а насколько человек смог самореализоваться, говорят линии правой руки. Сравниваю ладони. Линии левой руки испещрены множеством линий, глубоких и мелких, перекрещивающихся и самостоятельно идущих, а рисунок правой более беден — заложенное в меня так и осталось в потенции. Видимо, я та заводная игрушка, что впустую расходует свой завод.

Во мне давно произошел конфликт актера, недовольного окружающими декорациями. Камю утверждал, что абсурдность возникает «…из-за диспропорции между намерением и реальностью, противоречием между реальными силами и поставленной целью». Следовательно, я абсурдный человек, нелепый в своих поступках и даже в желаниях. Это я осознал здесь, в этом мертвом доме. Что же привело абсурдного человека в этот пустой дом, где компанию составляет лишь мышь?