Книга Не бесите Павлика - Маргарита Дюжева

Я злился, по-настоящему. Оттого, что не мог переключиться, не мог убедить самого себя, что все делаю правильно. Отвратительное чувство. Вроде логически все обосновал, объяснил, разложил по полочкам, но все равно чувство такое, будто стоял на пороге великой ошибки.

Как так? Какая ошибка? Это была случайная встреча, случайная знакомая, и соответственно случайный секс. Я поддался своим желания, она под действием стресса и адреналина повелась на бородатого мужика. Вот и все. Уверен, что в обычной жизни, Юля даже в мою сторону не посмотрела, явись я к ней в образе удалого дровосека.

В общем, все правильно. Точка. Больше никаких сомнений.

Разговор у нас так и не начался. Каждый молчал о своем, старательно игнорируя другого. Ну и пусть. Так легче.

Хотя нет. Не легче. На душе так муторно, что словами не высказать.

Скорее бы приехал Гриша, взял эту проклятую тачку на буксир и увез ее подальше от меня вместе с хозяйкой.

Его машина действительно стояла где-то неподалеку, потому что через пять минут послышался рев мотора, а следом из-за поворота вывернул УАЗ Патриот цвета хаки. Не знаю почему, но Григорий, имевший в своем распоряжении служебную БМВ и личную тойоту, был уверен, что приезжать ко мне в глушь надо именно на Патриоте. Видать, так колоритнее.

Пока помощник брал на абордаж Юлькин Ниссан, я стоял, сложив руки на груди, и хмуро глядя на саму Юльку.

Она была бледна, явно расстроена, но молчала. Мне хотелось, чтобы она высказала хоть какие-то претензии, но их не было. Моя залетная гостья покорно ждала своей участи, и это бесило больше всего. Настолько, что я решил, если она не хочет ничего прояснить, то и мне нечего волноваться.

Однако, когда девушка села в машину, что-то внутри меня дрогнуло и надорвалось. Я шагнул к машине и порывисто постучал в окно.

— Да, Паш? — голос такой усталый, печальный, что сердце от тоски щемит.

— Все будет хорошо.

Твою мать! Что я несу??? Какое хорошо?

— Конечно, — кивнула, наконец посмотрев мне прямо в глаза. Я и завис, утонул в них, даже не пытаясь бороться. Мы смотрели друг на друга, не отрываясь, будто всего остального мира просто не существовало. Наконец, она выдохнула еле слышно, — разве может быть иначе?

Может. Вот конкретно сейчас в этот самый момент мне было очень даже нехорошо. Я бы даже сказал, что херово до тошноты.

Наверное, надо было вытащить ее из машины, сказать, чтобы не уезжала. Это было бы самое правильное, но именно этого я и не сделал. Просто кивнул и отступил в сторону.

Я ее отпускал. Не до конца понимал, что творю, сомневался, что принял верное решение, но отпускал.

Так надо.

Вот только бы знать кому именно.

* * *

Пока мы с Гришей прощались и обменивались рукопожатиями, Юля сидела в машине, гипнотизируя пустым взглядом лобовое стекло.

Она так больше не вышла, только помахала мне кончиками пальцев, когда Патриот тронулся с места и потащил ее следом за собой.

Глупый Бродский воспринял это как игру и побежал следом, задорно вскидывая лапы и громко лая.

Ну хоть кому-то весело.

Машины быстро набирали скорость, и пес отстал. Постоял немного с поднятым хвостом и ушами, ожидая, что сейчас новая знакомая вернется, потом с тревогой обернулся на меня.

— Домой пошли, Бро, — окликнул его и направился в сторону леса.

Волкодав сначала замер, а потом со всех ног припустил за мной. Редкостный трус несмотря на то, что размером с теленка и со страшной зубастой пастью. Не мне его винить. Я тоже здоровенный и зубастый, но сейчас меня давили сомнения и пробирался под кожу иррациональный страх, от которого никак не получалось отмахнуться.

Пес выглядел взволнованным и всю дорогу до домика останавливался, оглядывался назад и тревожно прислушивался. Словно ждал кого-то.

— Она уехала, — сообщил ему коротко, чувствуя, как слова отдают горечью на языке, — уехала и больше не вернется. Так что забудь.

И мне надо забыть.

Это было отличное приключение. Но оно, как и все хорошее в этой жизни, закончилось.

Чтобы не изводить себя мыслями о Юле, я с необычайным рвением принялся за дела. Навел порядок во дворе, хотя там и так было чисто и убрано, зачем-то в тысячный раз переложил поленницу, потом пошел в хлев и вычистил его до блеска, так что хоть сам заезжай и живи, правда Агриппина тут же заскочила внутрь и насыпала гороха на свеже-выскобленный пол, сводя на нет все мои труды. Я постоял, посмотрел, почесал макушку и снова вышел на улицу. Коза радостно засеменила следом, и от избытка чувств вообразила себя нежной пушистой кошкой — прижалась ко мне, потерлась боком, так что с ног чуть не свалила:

— Что, Пипа, скучаешь? Подруга твоя закадычная уехала.

Коза посмотрела на меня, как на дурака, и широко зевнула. Понятно, от этой скотины никакого сочувствия и поддержки не дождешься. Коза, и этим все сказано.

Что это за вонь? Я задрал футболку к самому носу и принюхался.

От меня так ядрено разило потом и навозом, что, защипало глаза. Настоящий дикарь. Дровосек, мать его. СамЭц! Настолько суров, что сам себе в зеркало не улыбаюсь.

Грязный и вонючий я забрался в летний душ и с удовольствием встал под едва теплые струи, надеясь, что плохое настроение уйдет, только не помогло это. Снаружи отмылся, а внутри так все и осталось серым, засыпанным горьким пеплом.

Теперь мне было не перед кем красоваться, поэтому ничего не стал надевать кроме растянутых семейников, хорошо вентилируемых из-за россыпи разнокалиберных дыр на мягком месте и пошел в дом, ступая по траве босыми ступнями.

Убрал в погреб продукты, привезенные обязательным Григорием: целый кругляш сыра, палку копченой колбасы, тушенку, макароны, еще два пакета всякой мелочевки. На кухонный стол выложил пакет сахара, конфеты, печенье, пачку чая.

Чай, кстати, вкусный, мой любимый. Вот только пить его, к сожалению, не с кем.

Повинуясь внезапному порыву, я пошел в ее комнату. Туда, где Юля спала целую неделю, укрываясь колючим пледом, пахнущим псиной.

Здесь все было так, как и до нее. Все тот же кособокий промятый диван со сломанными ножками, тот же шифоньер, тоже барахло в углу. Не было только одного, самого главного. Девушки с прекрасными глазами.

Тут же воспоминания толпой набросились: вот она от меня убегает на своих лабутенах, подворачивает ноги и падает на дорогу. Вот мы на озере. Вот она лежит на полу в хлеву рядом с привязанной козой и смеется. Снова смеется, только теперь в бане, с резным листом, прилипшим к коже.

Мне будет ее не хватать.

Мне уже ее не хватает. Она будто часть меня с собой забрала. Украла.

Маленькая, бесконечно милая и дорогая сердцу воровка.