Книга Комната ужасов - 2 - Майкл Грей

– Хм!

– Например, другая сексуально озабоченная леди, которая ТОЖЕ положила на тебя глаз, но которую я бы тебе не порекомендовала: Марша.

– А почему ты рекомендуешь мне постель Честити, а Марши – нет?

– Честити – честная давалка. Получишь массу удовольствия. И никаких сложностей. Сунул, вынул и пошел. «Все было хорошо, не правда ли?» Марша – давалка нечестная. У меня четкое впечатление, что половину удовольствия она получает от болезненных и ненужных осложнений. Есть разница между тем, кто дает и кто дразнится. Жаль, что вы, мужики, ни черта не разбираетесь в этих делах. Где сексуальность, а где просто выверты.

– Впредь в своих любовных делах буду сначала обращаться к тебе как главному эксперту. Но какое отношение имеет этот «исход евреев из Египта» к забастовке уборщиц?

– Ну, они, наверное, все суеверные. Уборщицы свалили в кучу все прецеденты, инциденты, «исход» и Мемориал, добавили еще три-четыре, вышло тринадцать. Ну и пошла молва, мол, тут сглаз, духи, место проклятое. Ну, сам знаешь.

– Поэтому тебе пришлось унизиться до собственноручного мытья тарелок.

– Тарелок, полов, пылесоса. – Холли смахнула со лба воображаемый пот. – О дорогой. Для женщин работа никогда не кончается.

– А что эта женщина с волосами? Алита? Я ее тоже не вижу.

– Я думала, она тебе нравится. Забудь о ней, Бэрр. С ней тоже беда. Какая – не могу сказать. Но чувствую.

– Женская интуиция?

– Почему бы нет? Или язык тела. Алита не та, за кого себя выдает. Иногда у меня такое чувство, будто она – мужчина.

– Она приставала к тебе?

– Да нет, я не об этом. Просто я бы на твоем месте держалась подальше. Она уделяет внешности столько же внимания, сколько и я, но причины другие. Алита старается быть привлекательной, но не потому, что хочет доставить УДОВОЛЬСТВИЕ мужчинам. Может, даже наоборот. – Холли пожала плечами. – Не знаю. Изображаю из себя психолога-любителя, недостойного на шей лиги. В одном, во всяком случае, ты прав: я ее тоже давно не видела. И Клэр Сэксони тоже. Одна радость.

– Конечно, твоя любимая соседка.

– Скажу так: я великодушна. Если бы Клэр умирала от жажды в пустыне, я бы первая предложила ей сандвич с ореховым маслом. Если б она тонула, я не пожалела бы для нее свои последние чугунные тиски. Может, у меня предубеждение. Один мой коллега – ее бывший любовник. Он никогда об этом не говорил, до тех пор пока я не сказала, что поселилась в одном доме с ней. Коллега прокомментировал одной фразой: «Эта сука, кастраторша!» Я никогда не находилась под влиянием мнения мужчин, но он всегда был этаким джентльменом. Это первое дурное слово из его уст, которое мне довелось слышать о ком бы то ни было.

Так или иначе – похоже, все наши жильцы-знаменитости «отлучились» одновременно. Этак дом скоро опустеет.

– В смысле привлекательных женщин, во всяком случае. Тебе придется издавать за всех женские звуки.

– Звуки?

– А ты не знаешь? Проницательная ты наша. Я для того и въехал сюда, чтобы слушать женские звуки. Ты не представляешь, как их не хватает, когда живешь один в доме.

– Какого рода звуки?

– Стук каблучков, хихиканье. Два самых эротических звука в мире. Взрослое, женское хихиканье, конечно, не девичье.

– Значит, если какой-то леди взбредет в голову тебя соблазнить, все, что для этого требуется, – высокие каблуки, кафель и смешочки?

– Конечно! Впрочем, звук шелка, скользящего по атласу женского бедра, также не лишен притягательной силы.

– О, я чувствую, ты приходишь в себя, возбудился. Не пора ли тебе назад, в берлогу, самец! Я держу в уме то, что ты сказал, и обязательно дам этому ход, когда найду тебе подходящую женщину.

– В то же время придумав способ, как это дело спустить на тормозах?

Холли рассмеялась.

– А может, как прикрутить пластырем? Ладно. Как ты? Не прояснилось в голове, с твоими собственными делами?

– Да. Теперь я переживу свое горе. Слава Холли!

– На здоровье. В любое время.

Глава 22

Ярость была хороша, даже если учесть, что Оно передало большую ее часть малышу внутри. Ярость – для разнообразия: она не очень питательна. По-настоящему нужно побольше боли, страха. По части человеческих мук малышка просто ненасытна.

Струйка боли еще текла пока из Джона Холла, но он использовал уже почти все рыболовные крючки. С каждым мгновением ребеночек в утробе чудовища будет требовать все больше, а кульминация – перед самым рождением. Это будет крещендо. Надо найти что-нибудь этакое. Тяжелая это работа: быть мамой.

Оно вышло…

Кожа на голове Джейми Халифакса чесалась. Он теперь носил свинцовый шлем не снимая. Его неправдоподобную силищу молодой человек чувствовал теперь и через шлем. Эхо новых психологических вскриков отдавалось в голове звоном во все убыстряющемся ритме. Джейми взял еще горсть тиленола. Таблетки он запил, отхлебнув из горлышка последней бутылки водки.

Бэзил Френч выгрузил пятигаллоновую пластиковую канистру повышенной безопасности из багажника своего «мерседеса». Она звонко стукнула по коленке. На девственно-серой фланели брюк появилось масляное пятно. Бэзил выругался.

Френч был коллекционером. У него в квартире стоял сервант, заставленный лиможским фарфором общей стоимостью без малого двести тысяч долларов. Видели его только сам Бэзил, да горничная. У него была лучшая в Ридж-Ривер, а может и в штате, коллекция резьбы по слоновой кости. Всю стену в гостиной закрывали полки с фарфором Таньской династии. У Френча было только семнадцать кусочков нефрита, зато каких! В спальне висели четыре полотна кисти Кенанана[8]– канадские пейзажи. Их еще оценят! За необычный, как бы исходящий из полотен свет. Пройдет немного лет, и их можно будет смело перевешивать в гостиную.

Бэзил знал, что некоторые из тех, с кем он играет каждый второй четверг в бридж, из-за его хобби зовут его за глаза барахольщиком.

Входная дверь Бэзила закрывалась на три замка. Чтобы войти, канистру пришлось поставить на симпатичный коврик в коридоре. Осталось пятно.

Специальная дверь из асбеста и стали захлопнулась за ним. Френч не собирался ставить канистру на свой ковер: «Третье поколение». Человек помельче повесил бы его на стену, а то и под стекло.

С неловко бьющейся между выпрямленных ног канистрой в онемелых руках Бэзил прошел прямо в ванную. Другую покупку он вынул из кармана блейзера и поставил на пол.

Мужчина повесил на плечики куртку, а испачканные брюки бросил в корзину, в стирку. Он сидел в своем кедрового дерева кресле восемнадцатого века, снимал носки и думал: что же это с ним происходит?