Книга Красная точка - Дмитрий Бавильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не знаю.
Андрюша включил размышлительные интонации. Он совершенно не стеснялся того, что его застали врасплох. Точно ему уже не впервой. Всё в порядке вещей. И, что смущало особенно, он говорил с Васей на равных, как с заединщиком, которого стесняться не нужно – мы с тобой, мол, одной крови. Вася ещё не знал тогда, что у заговорщиков, втягивающих в каверзу сторонних людей, существует похожий приём, предлагающий относиться ко всему как к единственной данности, точно по-другому и быть не могло.
– Просто. Тянет-потянет, а вытянуть не может…
– Понятно.
Вася подхватил его логику, хотя понятней не стало: как и все советские люди тех лет, он был невинен, но и одновременно грешен. Изначально греховен. Однако после этого неопределённого «понятно» появилась возможность поставить точку и двинуться дальше. Войти внутрь раздевалки, где Семыкин, как бы нехотя, встал с мокрого, в разводах, пола и сел на скамейку.
– Завтра я тебе кое-что принесу…
Андрюша так и сидел на полу, а Вася, сильно смутившись (задобрить хочет? Чтобы я молчал? Так я и так никому не скажу, да и что говорить? Происходит что-то не то, но что – совсем непонятно… – прошелестело из одного полушария в другое), заметил, что, сев на скамейку, Семыкин говорит, не глядя ему в глаза, из-за чего ощущение несмываемого преступления только усиливалось.
Вася смутился ещё сильнее, когда вдруг понял, что Андрюша смотрит не в пол, но на его кроссовки, привезённые родителями из Чехословакии. Он, конечно, ими сильно гордился, но совсем не щадил, надевая на физкультуру, из-за чего они скоро пообтрепались, утратив прелесть новизны. К тому же синяя замша, пропитанная потом, постоянно красила носки и даже кожу. Как ни в чём не бывало, Вася сел рядом с Семыкиным и начал переодевать обувь, снял кроссовку, носок и, отвлекшись, увидел, что Семыкин глядит на его голые пальцы не отрываясь. Как в дурном кино. Видно, что борется с натурой, хочет что-то спросить, да не может. Только сглатывает слюну.
– Вася, видел когда-нибудь фотки, сделанные на красную плёнку?
– Красной плёнки не существует, Андрей. Это даже октябрёнку из самой первой звёздочки известно.
– Как думаешь, сколько получают порноактёры? Многие ли из них миллионеры?
Про заработки порнозвёзд Вася ничего не знал. Он никогда не видел даже и эротических снимков, хотя от кузины Любы уже знал про существование игральных карт, напечатанных кустарным способом (такие толкали по плацкартным вагонам скорых поездов дальнего следования немые фотографы), на которых можно было увидеть такое… Тут Люба начинала морщиться в непонятной истоме и закатывать глаза, поэтому добиться от неё членораздельного знания было уже невозможно.
Медовый пряник…
К счастью, прозвенел звонок, оборвавший нагнетание страстей, совсем как петух в гоголевском «Вие». И почти сразу, как по заказу, в раздевалку вломилась разгорячённая занятиями, пластилиновая масса соучеников, ошалевших от физкультуры и особенно пахучих. Семыкина и Васю мгновенно разделили ребята, игравшие в «сифу». Они кидались чьей-то мокрой майкой, кричали про «летающую аэровафлю», так что разговор их прервался как бы естественным образом. Тем более что он и касался-то только их двоих.
Детство и юность существуют, совсем как это принято в юриспруденции, на основе прецедентного права. Жизнь даёт имена объектам вселенной, расширяющейся день ото дня. С ними пока сам не столкнёшься, даже не предполагаешь, что они существуют.
Например, как Вася узнал о том, что у него жесточайшая аллергия на мёд? Опять же на физкультуре бежали кросс всем классом. Что ли, на зачёт, на четвертную отметку. После случая с Семыкиным Вася бегал переодеваться домой, какие бы погоды ни стояли. Вот и теперь, забежав в квартиру, столкнулся с мамой, зашедшей на обед. Надев спортивку, сказал, что бежит кросс. На кухне накурено, мама пошла открывать форточку (никого не ждала – Ленточка в садике, Савелий – в больнице, отходит после операции), а вернулась со столовой ложкой в вытянутой руке.
– Съешь, сынуля, медку, он же первый восстановитель, очень даже тебе помочь может…
Вообще-то, Вася мёд никогда не ест. Мёд, вкус, запах и даже цвет его внушают ему омерзение ещё с неосознанных лет начала жизни, когда жили, после того как отец окончил ординатуру, в деревне. Рос Вася хлипким, часто болел, из-за чего каждый вечер его подвергали одной и той же экзекуции. Заставляли есть мёд, запивая парным молоком. Мёд чередовался с рыбьим жиром.
Вася – хороший сын и слушается маму. Конечно, у них случается всякое, тем более в «возрасте противоречий», но в общем и целом они любят друг друга и стараются помогать в домашних делах и уж точно не расстраивать. Вася ест этот мёд, стараясь не выдать отвращения, задерживает дыхание, с усилием пропихивая вредную липкость в горло. Мёд, конечно, не лезет, точнее, лезет, но тут же возвращается обратно, а мама уже тут как тут, с чайной чашкой, в которой тёплая вода, можно запить эту гадость, забыть её, чтобы больше к ней не возвращаться. Ах, какой хороший мальчик, как он умеет радовать маму!
Кросс дался Васе с трудом. Первый круг ещё ничего, а начиная со второго большого круга по школьному саду, вокруг всех спортплощадок, дыхание куда-то пропало, в глазах начало темнеть, точно ночь наступила внезапно, причём не снаружи, но выползла изнутри, затопив собой всё. Последние метры до финиша Вася плыл почти без чувств, добежав, упал в стороне от основной тусовки, начал блевать сладким пахучим потоком: бег ускорил обмен веществ, к концу урока мёд всосался в кровь, организм тут же начал реагировать на раздражитель.
Физрук не мог, разумеется, удержаться от наглядного воспитательного момента:
– Ребята, все посмотрите на Васю, вот что бывает с теми, кто не делает зарядку и пропускает уроки начальной спортподготовки!
Одноклассники заржали с боевой готовностью (особенно радовался Гриша Зайцев), однако Васе было так плохо, что, не обращая ни на кого внимания (право такое имею!), почти не разбирая дороги, он побрёл, не дожидаясь звонка с занятий, домой переодеваться, да так там и остался: сил возвращаться в школу не было, тело горело и сильно чесалось. Причём чесалось везде, где только можно и где даже нельзя. Мамы дома не оказалось, в кухонной раковине стояла пустая чайная чашка с немытой ложкой, измазанной мёдом, на которую Васю вывернуло в последний раз.
Васе казалось, что он умирает. Из последних сил (хорошо, что догадался) он поднялся на второй этаж и позвонил в дверь к Тургояк. Маруся, разумеется, была на занятиях, открыла Света, её старшая сестра, учившаяся в медучилище. Она сразу поняла, в чём причина, сунула Васе градусник (41 °C) и димедрол, раздела и уложила в кровать. Раздела, так как Васино тело покрылось волдырями, которые отчаянно зудели и которые Вася всё время просил почесать, особенно на спине, куда не доставали руки.
