Книга Театральная сказка - Игорь Малышев

Мягкие перины снегов охватывали ноги, засасывали не хуже любого болота. Снега и луна играли в какую-то очень яркую игру. Светилось всё – земля, небо, луна. Казалось, и сам воздух выделял свет, как некую материю.

– Как же красиво! И как неимоверно трудно идти через эту красоту, – отдуваясь, сказала Ветка.

Она зачерпнула горсть снежной пыли и подбросила её в воздух. Снежинки взорвались салютом, заиграли, прыснули светом в лучах луны.

Мыш остановился.

– Послушай, какая тишина…

Они замерли, прислушались. Тишина была огромной, вещественной, как собственная рука или снег. Нависала и одновременно то ли давила, то ли возносила. Она была живой, некое большое животное, вроде кита, если бы только мог существовать кит размером с небо. Тишина звучала, пела. Её было много, очень много, столько, что едва-едва можно было выдержать…

– Того, кто нарушит такую тишину, надо расстреливать, – прошептал Мыш.

– Пиф-паф, – еле слышно ответила девочка, направив на него указательный палец.

Искры света, зажигаясь одна от другой, метались по равнине. Свет луны отражался в кристаллах льда, слепил глаза. Временами равнина походила на огненное поле.

Дети шли, разгребая снег. Первым Мыш, следом Ветка. Было холодно, но, как это обычно и случалось в Засценье, вскоре они привыкли и к стуже, и к снегу.

– Стой… – сказал Мыш, обращаясь к тяжело дышащей Ветке. – Посмотри вперёд. Сосна. Видишь?

Ветка остановилась рядом с Мышом, повисла на его плече.

– Ну, пока не ослепла. И что?

– Не узнаёшь? Это же Шишкин! «На севере диком».

– Да ладно…

Она выпрямилась, пригляделась.

– Точно.

– Не, ну правда же. Та самая сосна. И огонёк, видишь? По слухам, его пририсовал Куинджи одним касанием кисти…

– Знаю-знаю, – перебила Ветка. – И заявил, что только теперь картину можно считать законченной.

– Слушай… Это что же получается? Похоже, Шишкин когда-то был в нашем театре и в него бросили… Не знаю. Снегом с этой равнины или сосновыми иголками?

– Шишкой! В Шишкина кинули шишкой.

Они подошли к стоящей на самом краю обрыва сосне.

Вид отсюда вводил в состояние летучего восторга. Простор сиял и пел.

Помогая один другому, дети вскарабкались на сосну. Сверху на них сыпались снежные шапки и чешуйки коры. Словно две птицы, они уселись на соседних ветках недалеко от вершины.

А потом слушали тишину и смотрели на далёкий огонь.

Когда дети покинули равнину, на заснеженном поле появились большие красивые звери. Редкие снежинки лежали на их пятнистых шкурах, отражая лунный свет. И каким бы странным ни выглядело их присутствие на заснеженных северных просторах, то были самые настоящие леопарды. Три хищника, неторопливо ступая и проваливаясь в снег по самое брюхо, добрались до следа, оставленного мальчиком и девочкой, принюхались и двинулись за детьми.

Случай в зоопарке

В Московском зоопарке пустынно. Будни. Большинство потенциальных посетителей работают или учатся, а у пенсионеров есть дела поважнее, чем смотреть на медведей и павианов.

Мыш и Ветка на правах бездельников наслаждались тишиной и безлюдьем. Точнее, наслаждалась одна Ветка, Мыш бродил с хмурым лицом.

– Больше зоопарков я ненавижу только цирк, – заявил он, когда они вышли из вагона метро на станции «Краснопресненская». – Там мало того что животных держат в неволе, так ещё и издеваются над ними.

– Ворчишь, как пенсионер в бессонницу.

– Нет, я правда терпеть не могу все эти цирки, зверинцы.

– Ну, а где бы ты, городской ребёнок, смог увидеть ещё рысь или куницу, как не в зоопарке? Я уже не говорю о слонах и жирафах.

– Поехал бы в Африку и посмотрел на них в дикой природе. Там целая индустрия туризма в национальных парках существует. И никаких тебе клеток, решёток.

– И сколько же раз ты был в Африке, позволь спросить?

– Ни разу. Но если надо будет, накоплю денег и поеду.

– У тебя два спектакля в неделю, без выходных, отпусков и праздников, – напомнила Ветка. – «Смирись, гордый человек». Наслаждайся лицезрением чудес природы.

– Была б моя воля, пооткрывал бы клетки, и пусть разбегаются все эти медведи, вараны, тигры, овцебыки.

– Ты прямо аболиционист[6].

– Ещё какой! – согласился Мыш.

По случаю оттепели крупных кошачьих выпустили погулять в летние вольеры. Звери прохаживались, недоверчиво щурясь на яркое зимнее солнце, и выглядели немного потерянными.

Тигры шевелили толстыми усами, нюхали сырой воздух. Лев лёг на брюхо и, замерев, глядел на свои лапы. Привычная к холодам рысь устроилась на спине и нежилась под солнечными лучами, будто домашняя кошка.

Два леопарда лежали, соприкасаясь боками. Глаза их были закрыты, на шерстинках играли солнечные искры.

Дети подошли к их вольеру и притихли.

Московские хищники проигрывали Дионисовым и в размерах, и в красоте, но всё равно смотреть на них было сплошным удовольствием.

Всё в них, как в чеховском идеальном человеке, было прекрасно – и сложение, и движения, и, возможно, хотя никто бы не поручился, даже мысли.

Мальчик и девочка стояли возле решётки шагах в десяти от леопардов.

Есть расхожая фраза о том, что, если на сцену во время спектакля выйдет кошка, все будут смотреть только на неё, позабыв про актёров, как бы талантливы те ни были. Кошку переиграть невозможно, она, даже спящая, эффектней и грациозней любых актёров.

Дети думали о чём-то подобном и пропустили момент, когда один из леопардов приоткрыл глаза и с внезапностью взорвавшейся гранаты рванулся прямо к ним. Ударился грудью и тяжёлыми лапами о прутья ограды, оскалил пасть, зарычал, исходя яростью. Мгновение спустя к ограде с рёвом подлетел и второй зверь. Шум, исходящий из двух глоток, заставил вздрогнуть округу. Словно отвечая им, завопили верблюды, завыли волки, замычали яки, слоны в тёплых зимних укрытиях отозвались трубными голосами, перекрывая общий чудовищный шум, рявкнули львы…

Вороны и галки взлетели с окрестных деревьев чёрными хлопьями. Шрапнелью шарахнулись по сторонам воробьи.

Два пятнистых хищника, встав на задние лапы, тянули передние к детям и щерили клыки. Глаза их пылали такой злобой, что могли бы расплавить свинец.

Мыш и Ветка стояли, оцепенев, и, не отрываясь, смотрели в ставшие вдруг огромными, как Мальстрём[7], розовые пасти. Со всех сторон к ним неслись вопли сотен животных, птиц и гадов Московского зоопарка.