Книга Папа - Татьяна Соломатина

– Отстань от неё. Ну не хочет – и не хочет! – сказала Людкина мама-медсестра. – Мы с тобой так редко бываем вдвоём… – И она многозначительно посмотрела на Людкиного папу-мента.

И тот от Людки отстал.

А Людка, как только папа с мамой отчалили, тут же попрятала учебники-тетради в диван и пригласила к себе домой Алика, соблюдая все правила конспирации. Потому что соседи дворика на Молдаванке… Но Людка всё-таки дочь мента. Потому соседи двое суток присутствовавшего в доме Алика не заметили. Музычка. Только привычный всем соседям милиционера-меломана музыкальный фон. Больше никто ничего не слышал.

Остальное время она моталась к любимому в Кемпинг, однажды даже прихватив с собой задиру-отличницу. Секретом своей «взрослости» и «почти замужности» просто необходимо было хоть с кем-то поделиться. Чтобы не разорвало.

– Только скажи, что ты студентка! – строго напутствовала Людка задиру-отличницу.

– Ладно! – пообещала задира-отличница. И хотя ей претило врать, но любопытство было сильнее. – Слушай, а что ты папе скажешь и этому своему Алику?

– Да после того, как мы распишемся, всем уже будет всё равно. Ну, папа поскандалит для проформы.

– Людка, ты совсем отупела, да? Весь твой интеллект был сосредоточен вот в том, что ты потеряла с этим своим Аликом? – скептически воззрилась на неё задира-отличница.

– В смысле?

– Ну точно, отупела! Людка, чтобы подавать заявление в ЗАГС, нужен паспорт! А его у тебя нет. Потому что тебе четырнадцать с небольшим хвостиком! И почему ты вообще так уверена, что этот Алик на самом деле хочет на тебе жениться, а? Поматросит и бросит, вот увидишь. Что ты о нём вообще знаешь, кроме того, что он Алик-студент-из-Прибалтики? Фамилия? Отчество, там. Адрес. Хоть какое у него полное имя, а? Алик звучит как кличка! Да и к тому же ты что, совсем долбанулась – замуж идти в неполные пятнадцать лет?! Короче, Людка, хорош уже арапа запускать![8]

– А! – махнула Людка на задиру-отличницу, вечно ковыряющуюся не там, где надо. – Глупая! Главное – любовь! Всё остальное приложится!

– Да-а-а… – протянула задира-отличница. – Гормон шибко звезданул по макитре.

Прибалтийские молодые люди задире-отличнице не понравились.

– Они такие же студенты, как я – губернатор острова Борнео! – сказала она Людке на следующий день. – Нет-нет, всё чинно-благородно. Но они – дядьки, а не студенты! Я студентов видела. Я в «Юном медике» занимаюсь. А это – дядьки. И то, что я школьница, они вычислили на раз. Уж не знаю, как можно не вычислить этого по тебе, будь ты сто раз уже с формами наперевес.

– Ты всегда столько всего говоришь вокруг того, вокруг чего не надо говорить! – насупилась Людка.

– Дело твоё. Но мне просто жалко этих молодых людей. Если они с тобой до сих пор ничего такого не сотворили непотребного, то уже и не сотворят. К тому же Алику этому ты и на самом деле нравишься. Это видно. Но это ему не поможет, если обо всех твоих этих неподотчётных похождениях узнает твой папа-мент. Поверь мне на слово, если не веришь в мой ясный аналитический ум, не траченный пока никаким слишком ранним половым созреванием и практическим его применением!

Задира-отличница и Людка были чуть дружнее, чем все девочки, которых переплело макраме. И хотя официально задира-отличница дружила в основном с серой мышью хорошисткой, а еле-еле троечница с конским блондинистым хвостом толщиной в руку была как бы просто при ней, но и с Людкой задира-отличница дружила. Серая мышь хорошистка была добрая и умная и никогда не ревновала задиру-отличницу к Людке, хотя обычно девичьи дружбы очень яростны и кровавы. А женские – те вообще бывают смертоносны. Что знают о ревности мужчины?! Ха, не смешите женщин! Мужчины прощают нам всё – даже измену. И даже не единожды. Взрослая подруга взрослой подруге измены не простит никогда. «Пила кофе с Соней, а меня не позвала?! Ну, я ей устрою…» – думает какая-нибудь сорокалетняя Елена Павловна о сорокалетней Юлии Гавриловне, попившей кофе с сорокалетней же Софьей Альбертовной. И ведь устроит. Не будет, как тот глупый муж, орать, собирать вещи, уходить навсегда, чтобы, спилив рога, вернуться навечно и никогда не поминать. Нет! Женщина будет улыбаться, заглядывать в глаза, ядовито-приторно интересоваться, как дела у Софьи Альбертовны? Всё такой же серый нездоровый цвет лица? Ах, бедняжечка… Да и самой Юлии Гавриловне достанется, когда Елена Павловна пригласит на кофе Софью Альбертовну. Нет в женщинах мужской непосредственности прощать и детского беспамятства забывать. А есть женское извилистое многоходовое иезуитство и зрелая жестокость напоминать. И в этом женщины тренируются с самого раннего детства.

Но в данной компании было всё немного не так. Как-то ни в ком из них – ни в еле-еле троечнице с конским блондинистым хвостом толщиной в руку, ни в крепкой серой мыши хорошистке, ни в задире-отличнице, вечно недовольной необходимыми и достаточными знаниями большинства учителей, ни в яркой брюнетке, дочери мента – не угадывалось ничего женского. Во всяком случае, пока они ещё были девочками.

Задире-отличнице Людка была ближе по характеру. Потому они долго не могли друг без друга, но и вместе долго не могли. И были немного более остальных своих подружек как бы на одной волне.

Однажды, классе в пятом, задира-отличница увидела за окном на подоконнике раненого голубя. Рамы высоченного окна «сталинки» были закрашены, а из форточки до голубя было никак не дотянуться. Даже скрученным в жгут здоровенным полотенцем. Которое к тому же шлёпнулось на тот же подоконник. И теперь надо было спасать не только голубя, но и полотенце. Оставив приоткрытой дверь, задира-отличница выбежала из подъезда в тонкой кофточке, колготах и тапках, пробежала через арку к своему окну, и… А голубь уже улетел. Видимо, он был не сильно раненный, а сильно нахохленный. Но до полотенца не допрыгнуть. Потому что окна даже первых этажей «сталинки» достаточно высоки. Вовсе не такие, как крошечные окна домиков в самом начале Молдаванки. Потому что окна квартирки, где жили Людка, её мама-медсестра и папа-мент, были ровно по коленки даже пятикласснице. Идёшь и рассматриваешь цветы и занавески. И отражение собственных коленок. А в «сталинках» даже до подоконника первого этажа не дотянуться и не допрыгнуть! Какие уж там отражения! Задира-отличница побежала обратно, в подъезд, чтобы зайти домой, взять табуретку и… Но дверь в её квартиру захлопнулась. Щёлкнул язычок английского замка – и привет! И что теперь делать, если на улице февраль – он, не смотри что город южный, достаточно лют, – а ты в тонкой кофточке, колготах и тапках и мама или папа придут с работы ох как нескоро?! Часов через шесть… Что делать? Стоять под дверью? Куда-то идти? В колготах и тапках? Увольте! Даже через дорогу к конскому хвосту не побежишь, потому что стыдно! Взрослая девочка – и в одних колготах. Без юбки, без брюк! Нет уж, лучше здесь стоять и ждать маму или папу, и пусть ругаются сколько угодно, только бы не позор!

И тут в подъезд зашла Людка. И сказала: