Книга Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - Светлана Ульянова

Плакат «Усилим борьбу с проституцией — позорным наследием капитализма!». 1930 г.

В отличие от времен царизма, продажу женщиной своего тела большевики считали недопустимой, а проституток — жертвами. Данный взгляд в целом отвечал существовавшему в образованном обществе мнению, формировавшемуся под влиянием, в том числе, таких трагических образов, как несчастные Сонечка Мармеладова и Катюша Маслова. Виновными в результате оказывались не только те, из-за кого они пошли на панель, но и те, кто пользовался их услугами. Таким образом, криминализировалась распространенная форма досуга, и девиантом оказывался скорее потребитель, а не девушка. Другое дело, что в качестве активных деятельниц революционного движения продажные развращенные особы тоже не рассматривались. В 1920 г. В.И. Ленин в беседе с Кларой Цеткин весьма скептически отнесся к ее идее организовать проституток Гамбурга в отдельный революционный отряд. Проститутки, эти «двойные жертвы буржуазного общества», по его мнению, при этом заслуживали сожаления[240].

Декларирование «братского человеческого отношения к проститутке» причудливым образом сочеталось с жесткими репрессивными мерами. Самым тяжелым временем для городских проституток, как и для населения Петрограда в целом, являлся период военного коммунизма. Город обезлюдел, а голодным жителям было не до плотских утех. Об этом говорит и резкое снижение числа изнасилований — с июня по сентябрь 1918 г. за это преступление арестовали четырех человек (из 7840), а с июня по сентябрь — только одного (из 1209)[241].

Усилилась и борьба с проститутками, которых на 1920 г. насчитывалось около 17 тыс.[242]. Они могли привлекаться к принудительным работам и, наравне с другими паразитирующими элементами, направляться в концентрационные лагеря[243].

Общественный труд был признан обязательным — принцип «кто не работает, тот не ест» закреплялся Конституцией 1918 г., а продажа своего тела за деньги к таковому не относилась. В 1919 г. в здании бывшего Чесменского дома инвалидов на Московском шоссе был организован первый в стране концентрационный лагерь принудительных работ для женщин, через который менее чем за год прошло 6,5 тысяч женщин, сверх половины которых были проститутками. Многих продажных женщин выслали за пределы города. Одновременно город был полон притонов: одна из облав показала, что гостиница «Москва» на углу Невского и Владимирского являлась настоящим борделем, который посещали бандиты и где продавали кокаин.

«Проститутка от бара» и «Леля с Казанской»

Уже к 1922 г. ситуация резко изменилась. Власть смирилась с существованием нетрудовых элементов. Начальник петроградской милиции в 1922 г. отмечал, что проституция процветает совершенно свободно на всех главных улицах города: проспекте 25-го Октября (Невском), Вознесенском и других. Девушки вовсе не собирались прятаться, а всячески обращали на себя внимание откровенным видом и вызывающим поведением [244]. Появление богатых людей привело к появлению дорогих и не очень женщин рядом с ними. Желаемой целью для амбициозных девушек стали нэпманы и растратчики, с которыми можно было не только провести шикарный вечер в «Европейской» или пригороде, но и растрясти на подарочек. В ходившей среди жителей города того времени песенке «Проститутка от бара» героиня мечтала: «Меня купит растратчик богатый, и на Остров уеду я с ним…».

Раз с началом нэпа власть стала мириться с существованием нетрудовых элементов вообще, то не было причин делать исключение для проститутки. Было бы крайне несправедливо карать ее за занятие развратом, а мужчину, который ее покупает, оставлять безнаказанным. О себе проститутка могла рассуждать как о представительнице «свободной профессии», то есть используя тот термин, который раньше употреблялся для писателей, адвокатов или артистов. Во всяком случае, именно так на вопрос о роде занятий ответила судье свидетельница на одном суде — «Леля с Казанской улицы», молоденькая девушка в синем костюме. Присутствовавший при этом К.И. Чуковский в своем дневнике констатировал, что если такая Леля оказывается его сотоваркой, то «свободная профессия — в современном русском быту — это нечто не слишком почтенное»[245].

Единой статистики числа проституирующих в городе женщин нет. Кроме того, стоит учитывать, что практически не поддается подсчетам тайная проституция. По утверждению врача М.С. Бараша, в Ленинграде в 1925 г. приходилась одна тайная проститутка на 20 женщин[246]. В 1928 г. в ряде крупных городов Союза венерические диспансеры провели изучение проституирующих женщин по анкете. В Ленинграде вендиспансер Центрального района

опросил 628 проституток, что позволило определить их профессиональные и социально-демографическое характеристики. Оказалось, что большинство — это молодые девушки до 24 лет, из рабочих или крестьян. В массе своей они грамотны, проживали в ночлежных домах. Среди причин, заставивших пойти на панель, традиционно указывали нужду и безработицу. Клиентов в основном искали на улицах, а потом шли в бани, квартиры клиентов или отдельные кабинеты ресторанов[247], последние находились под запретом, хотя это не останавливало предприимчивых владельцев. Выглядели подобные места далеко не всегда шикарно. Вот как описывается рейд обследовательской группы Центрального района комиссии по борьбе с проституцией, вместе с сотрудниками Угрозыска в апреле 1928 г. по ночным кафе города:

«Мрачный восточный „Духан“. Облако дыма и пара. Гремит женский „джаз-банд“. Грязь пивнухи низкого пошиба; заплеванные полы, грязные столики, подвальная сырость. Отдельные кабинеты здесь упразднены уже давно по требованию административного отдела.

В другом кабаке „Кавказ“, несмотря на имеющиеся запрещения, функционирует 6 отдельных кабинетов. Администрация ресторана оправдывается тем, что „ничего, кроме разговоров, в кабинетах не бывает“.